Квартирный вопрос

№3 от 16 января 2014 года

Статья

Комментарии (0)

О наболевшем: много и дешево. Возможно ли это?

(Продолжение. Начало в №2)

Апофеозом массовости стали проекты Бориса Иофана и Виталия Лагутенко. Иофан предлагал строить пластмассовые дома, жильцам при вселении выдавать набор крючков и клей для обустройства. Трудно себе представить уровень горючести таких домов при том уровне развития химической промышленности — в то время негорючих полимеров практически не производилось. Виталий Лагутенко (дедушка известного музыканта, лидера группы «Мумий Тролль» Ильи Лагутенко) предложил свою строительную серию, которая была спешно принята и названа К-7. Межкомнатные стены в этой серии были 4 сантиметра, межквартирные — 8. Доходило до абсурда: кухня в одной квартире граничила с санузлом в другой, и весь раздел составлял 8 сантиметров. Фантазии на многие темы оставляю за читателем…
Минску в этом плане повезло: все новое начиналось и если терпело неудачу, то в Москве. Серия К-7 внедрялась только там. В 90-е годы прошлого века тогдашнему московскому мэру Юрию Лужкову пришлось в спешном порядке сносить именно эти дома.
Синтез строительства и потребительских нужд породил новую проблему. Старая цельнодеревянная мебель не годилась в новые квартиры. Комоды, секретеры и кресла просто не проходили в дверные проемы. Целые проектные институты разрабатывали и внедряли новый тип мебели: диван-кровати, многофункциональные стенки вдоль глухих стен в больших комнатах, почему-то называемых «залами». Вековые деревья пилились на опилки для одной-единственной цели — из древесно-стружечных плит (ДСП) нужно было изготовить промышленно-серийную массовую мебель. Масштаб потребностей в такой мебели у населения породил ее тотальный дефицит вплоть до распада СССР.
Ковровые покрытия и паласы стали предметом интерьера и роскоши. Обустройство их на стенах квартир, помимо украшения, несло еще и элемент шумо- и теплоизоляции.
Экономили на всем. На один квадратный метр железобетонного изделия полагалось 22 килограмма металла. Не экономили только на тепле. Страна-то была общая, а этого добра всем «за бесплатно» хватало. После распада СССР это аукнется практически для всех новых независимых государств. Проблема газа станет проблемой «номер раз». И в одночасье разобраться с советским жилищным наследием еще пока никому не удалось, даже России, у которой этого добра хватит не на одно поколение.
Сколько стоила советская типовая квартира, сегодня не знает никто. Советская методика весьма запутанна и затруднительна в расчетах. Башенные краны, к примеру, числились за одним ведомством, инженерные сети прокладывали коммунальные службы, и в стоимость жилья это не входило. Транспорт, который подвозил материалы, рассчитывал затраты только в одну сторону. Важен был результат, а он был. Власть понимала, что у населения просто нет денег, чтобы за все заплатить.
Предпринятая попытка создания жилищно-строительных кооперативов частично смягчила проблему, но не решила ее. В 60-е годы прошлого века в крупных городах, в том числе и в Минске, кооперативную квартиру можно было приобрести в течение месяца.
Исторический экскурс можно продолжать и далее. Но мы говорим о дне сегодняшнем. Может ли быть в Минске много жилья и за небольшие деньги? Вопрос сложный и далеко не риторический.
Жилищный рынок в нашей столице за последние 20 лет претерпел такие изменения, которые трудно объяснить экономически и институционально. Психологически проще. Если молодежь в возрасте 20—30 лет посмотрит архивные рекламные газеты двадцатилетней давности и увидит, что их родители меняли жилье на автомобиль марки «ВАЗ», то удивлению их не будет предела. Такое было. Еще раз повторюсь, объяснение многих подходов лежит в чисто психологической плоскости. Десятилетиями укорененный патернализм, надежда и уверенность в том, что если государство обеспечило нас жильем один раз, то обеспечит и второй, и третий, дал свои плоды. Но государство-то уже совсем не то, не с теми возможностями.

Вихри «веселых» 90-х многое поставили на свое место, но иждивенческие настроения не преодолели. Цены на столичное жилье за последние годы колебались в десятикратном диапазоне. И если низшая точка «вторички» убила строительную отрасль, которую, по сути, пришлось восстанавливать заново, то бурный всплеск жилищного строительства вызвал массовый психоз вокруг жилья.
Об этом в массовом порядке не пишут, но об этом говорят и знают многие. Подобный феномен объясняется структурой постсоветской экономики 90-х годов прошлого века. Это коснулось всех бывших союзных республик. Мы в этом ряду не исключение. В основе ее лежит фактор теневой экономики после распада СССР. Всегда, везде и во всех странах подобные факторы имели тенденцию только в одну сторону: направлять излишки накопленных средств не на воспроизводство, а на потребление. Самым крупным вложением в потребительский товар, безусловно, является вложение в недвижимость.
По данным известных экономистов М. Алексеева и В.Пайла, в нашей стране удельный вес теневой экономики в 1989 году составлял 28,6 процента, а в 1995-м — 43,5 процента. В России эти показатели были, соответственно, 18 и 46,5 процента, в Азербайджане — 32,8 и 69,9 процента. В последнее время отношение к этим цифрам несколько изменилось с резко негативного до позитивного. По мнению немецких экономистов, мягкость, с которой прошел кризис на постсоветском пространстве, связана не только с большими социальными программами, но и огромным сегментом теневой экономики. По их убеждению, ни одна европейская страна не смогла бы пережить такого затяжного кризиса без серьезных социальных потрясений, в любой европейской стране такой экономический спад вызвал бы естественный распад не только государства, но и государственности как формы организации людей. М.Алексеев и В.Пайл рассматривают теневую экономику как форму самоорганизации людей.
Само собой разумеется, что высокий объем «второй» экономики ведет к ее резкой криминализации. Так было и во времена НЭПа, так происходило и в начале 90-х годов прошлого века. Ее крайние формы также ведут к серьезным социальным издержкам. Помимо нерешенности национальных вопросов, это явилось одной из причин напряженности, дошедшей до форм вооруженного противостояния, на южных рубежах СССР. Но, с другой стороны, стабильность в государствах постсоветского пространства и в нашей стране в частности наступала тогда, когда это явление органами власти было преодолено или минимизировано до неопасной для общества черты.
Сравнения рынка жилья в Восточной Европе и странах Балтии не совсем корректно по следующим двум причинам: в европейский странах в силу плотности городов и поселков, развитой транспортной инфраструктуры и однородности рынка труда социальные стандарты практически везде выровнены, как в столицах, так и на периферии. И в Европе не нужно решать задачи советского жилищного наследия, которые решаются у нас. Я имею в виду систему обслуживания всего жилищно-коммунального комплекса, но это тема особой статьи. Страны же Балтии в 90-х годах прошлого века преодолели такую экономическую трансформацию, что от советской экономики не осталось и следа. Идти тем же путем, что и прибалтийские государства, отказываться от индустриального производства, создавать систему приоритетов экономики услуг для нашей страны — непозволительная роскошь и большой социальный риск. Прошедший мировой финансово-экономический кризис показал, что новая экономика услуг оказалась легко заменимой другими странами, у нее нет той стабильности, которая нужна любой стране, претендующей на звание развитой. Из витрины СССР страны Балтии легко превратились в окраину Европы, до проблем которых нет дела основным игрокам большой европейской политики. При малейшем намеке на очередной виток кризиса инвестиции «удирают», но платить приходится за все по большому европейскому счету. Но «виновник» всех бед исчез, вот и приходится крутиться по всем направлениям на «пятой» скорости.
Есть и другая сторона медали по вопросу цен на массовое жилье — сложившийся стереотип потребления и сохранения собственных средств у подавляющего числа населения. Кто бы что ни говорил, но ХХ век для всех стран и территорий постсоветского пространства — это время финансовой нестабильности. Короткие периоды стабилизации советского рубля сменялись новым инфляционным витком. Об этом никто официально не говорил, но все об этом знали. Власти делали для стабилизации рубля все необходимое, предлагая для населения все возможные и невозможные финансовые инструменты сохранности накоплений, но больше, чем на десять лет, этих усилий не хватало. В 70—80-е годы прошлого века избыток денежной массы у населения был направлен на скупку изделий из драгметаллов. Власти, хоть и неохотно, периодически пытались остановить всплеск интереса к вечному металлу, повышая цены на предметы роскоши. Но все было безуспешно. Тратить деньги было не на что, кроме покупки драгоценностей или легковых автомобилей отечественного производства, спрос на которые в десятки раз превышал предложение.

(Продолжение следует.)