Великие писатели

№30 от 26 июля 2012 года

Статья

Комментарии (0)

ПОЭТ ВЕКА

Он строил свои миры и антимиры, его стихи были посредниками между нами и целой Вселенной. Они были контактами с Богом. В век воинствующего атеизма он всех нас заставил поверить в Творца. Тихо, осторожно и очень трепетно он вынудил нас согласиться с тем, что мы не первые и не последние на этой земле.
Андрей Вознесенский был для многих, если не для всех, воплощением русской интеллигентности второй половины ХХ века. В нем одновременно уживались простота сказанного и элитарность вообразимого. Он знал себе цену. И эту цену знали все, кто с ним соприкасался.
Василий Аксенов как-то сказал, что власти никогда не простят ему его независимости, Окуджаве — славы, а Вознесенскому — гениальности. Вряд ли это так. Скорее всего, возможно другое: в постоянном споре с власть предержащими, преодолевая сопротивление непонимания, и рождалось то, что при жизни, а тем более после смерти, все признают гениальным.
Вознесенский сложен изначально, восприятие его стихов носит объемный характер. Он самый архитектурный из поэтов. Может быть, еще и потому, что по своему первому образованию он архитектор. Он мыслит объемом пространства, не прорисовывает детали. Его мысль находится в постоянном поиске «нулевого» стержня, той опоры, от которой он начинает свой отсчет. Авторское исполнение собственных стихов — это клочок трепетного божественного света, неведомо как залетевшего в нашу меркантильную жизнь. Слушая стихи Вознесенского в его же исполнении, понимаешь, что ухо становится органом зрения.
Его стиль чтения, запечатленный в кинохронике, создает ощущение единственного прочтения. Возможно, именно поэтому многие, читающие его стихи, делают это исключительно в манере Вознесенского.
Мраморная статуарность юноши. Вытянутого не в зал, но в бесконечность. Не античная, роденовская, — человека, напоминающего птицу.
Власть ценила его талант и прощала ему практически все. Власть разрешила Вознесенскому думать по-иному. Она понимала, что в его критике нет никакой политики. Его критический взгляд на многое происходящее был самим естеством его натуры. Получая Государственную премию, он одновременно сотрудничает с самиздатовским диссидентским «Метрополем». И не испытывает при этом никаких ограничений на контакты и поездки.
Вознесенский всегда помнил точку отсчета своего творчества. Помнил того, кто дал ему путевку в большую литературу. Пастернак не раз и не два принимал у себя дома в Лаврушинском переулке, а затем и на даче шестиклассника-школьника Андрюшу Вознесенского. Может быть, эта пастернаковская поддержка дала ему затем силы выдержать получасовой ор Никиты Хрущева, не сломаться и тут же на трибуне начать читать свои стихи первому лицу страны. Пастернак дал Вознесенскому и другое — лекарство от зависти. Умение ценить чужой талант — редкое качество в творческой среде.
Люди, общавшиеся с ним, — это практически вся мировая элита второй половины ХХ века. В его квартире на Котельнической набережной, более чем скромной по меркам принимаемых гостей, бывали члены семьи Кеннеди, на его даче с простенькой шиферной крышей  за блинами беседовала о поэзии Нэнси Рейган — жена президента США. Весь европейский культурный бомонд — собеседники и приятели Вознесенского.
Вознесенского никогда не выбирали, он сам выбирал, с кем дружить, к кому идти в гости, для кого и что писать. Если просят написать стихи к песне, то знают — шлягер обеспечен. «Барабан» на музыку Паулса в исполнении Николая Гнатюка на второй день после исполнения напевала вся страна. Московский композиторский бомонд не раз был в обиде на Вознесенского. Пишет не для своих. Деньги-то авторские уплывают в какую-то там Латвию! Непорядок. Вереница обиженных потянулась с жалобой к председателю Гостелерадио Сергей Лапину, человеку жесткому, но предельно рафинированно образованному. Он понимал, что Вознесенского ему не достать, не в его это власти. А с Паулсом разобраться можно.
Отдельные нотописатели услышали в «Барабане» мелодию гимна Израиля. Если нет виноватого, то его необходимо назначить. А если назначить трудно или попросту невозможно, а проблема есть? Не проблема! В нашей советской жизни частенько во всем были виноваты масоны и евреи. После «Миллиона алых роз», на десяток лет ставших хитом Аллы Пугачевой, стихов для песен Вознесенский не писал. Надоели склоки.
Спектакль «Антимиры», поставленный по его стихам в театре на Таганке, шел более 900 раз. Постановка поэмы «Авось!», известная как ленкомовский спектакль «Юнона и Авось», шла тяжело. После запрета постановки Марк Захаров с Вознесенским пошли в Елоховский собор и молились у иконы Казанской Божьей Матери. Наутро пьесу разрешили. Постановку такого масштаба театральная Россия не видела со времен Мейерхольда. По глубине и проникновенности христианского начала в музыке и стихах это событие не менее значимое, нежели романс Рахманинова на стихи Мережковского «Христос Воскрес!». Перенесенные Вознесенским принципы архитектуры в поэзию нашли свою опору. Он нашел «нулевые» стержни не только для себя, но и для всех нас. Нашел точку опоры. И заполнил их верой. Нравственная эпюра его поэтической строительной конструкции оказалась бесконечной. Финальная сага «Аллилуйя!» — вызов всему ХХ веку, в котором человек наконец-то понял, что не только он смертен, смертна и сама планета Земля.
Вознесенский любил и ценил Шагала, дружил с ним. У него на даче в Переделкино с его женой Зоей Богуславской рисунки и картины Шагала, подаренные художником, висели везде. Вознесенский постоянно пытался понять источник полета в картинах художника. Разгадать, по его словам, христианство стекла в его витражах. Разгадать игру краски в картинах. В 80-х годах самым активным участником стараний за открытие музея Шагала в Витебске был как раз таки Андрей Вознесенский. Шагаловские васильки навсегда пленили поэта:

Лик ваш серебряный, как алебарда
Жесты легки.
В вашей гостинице аляповатой
В банке спрессованы васильки.

Милый, вот что вы
действительно любите!
С Витебска ими раним и любим.
Дикорастущие сорные тюбики
С  дьявольски выдавленным
голубым!

Сирый цветок из породы
репейников,
Но его синий не знает соперников.
Марка Шагала, загадка Шагала –
Рупь у Савеловского вокзала!..

В небе коровы парят и ундины.
Зонтик раскройте, идя
на проспект.
Родины разны, но небо едино.
Небом единым жив человек.

Особые отношения Вознесенского связывали с бывшим председателем колхоза «Советская Белоруссия» дважды Героем Социалистического Труда Владимиром Бедулей. Они познакомились в середине 60-х годов прошлого века. Через много лет в эссе «Три бабочки культуры» поэт напишет: «Зря, что ли, земляк Шагала, ломающий бюрократизм и рутину, хочет, чтобы его колхозники в клубе внимали сложной игре Святослава Рихтера и хоральной ноте Беллы Ахмадулиной. Именно у него мне во время выступления подали записку с вопросом о творчестве Элиота. Это случилось семь лет назад, когда книги Элиота у нас еще не издавали. Вряд ли это говорит о том, что наши колхозники — поголовные эстеты, просто, вероятно, непохожий художник помогает им в их практике мыслить и отступать не по-шаблонному».
В 1976 году снимался фильм о Бедуле. В основу картины была положена поэма «Летающий мужик» Вознесенского, посвященная Владимиру Бедуле. Там же, в колхозе «Советская Белоруссия», поэт написал свою «Беловежскую балладу»:

В этой егерской баньке бревенчатой,
Точно сельские алтари,
Мы такою свободой повенчаны —
У тебя есть цыгане в крови.