Его первая полнометражная работа «Класс коррекции» взяла приз за лучший дебют на «Кинотавре» и главный приз на Международном кинофестивале в Карловых Варах. И о нем, 26-летнем, заговорили как о ярком режиссере и создателе нового стиля в российском кино.
В рамках фестиваля мобильного кино VOKA Smartfilm состоялись творческая встреча с Иваном И. Твердовским и специальный показ фильма «Подбросы».
Перед общением со зрителем у корреспондента «7 дней» была возможность немного поговорить с режиссером о неразвлекательном кинематографе.
– Сегодняшняя встреча называется «Авторское кино в современном искусстве». А разве может быть не авторское? У каждого художественного произведения есть создатель…
– Раньше развлекательный кинематограф и содержательный смежно существовали. Сегодня мы видим абсолютное расхождение: большой индустриальный кинематограф исключительно развлекательного свойства, и то, что мы называем авторским, – содержательное кино. У них разные принципы, задачи, мессенджеры и производство.
– Вы выбрали для себя авторское кино?
– Я, к сожалению, заложник этого. Во-первых, воспитан в семье, где отец – режиссер-документалист. Он меня этим «кормил». Потом поступил во ВГИК к Алексею Учителю, который занимается авторским кино. Не могу сказать, что у меня не было выбора, но оно изначально вызывало интерес, подпитывало. Кинематограф появился как документальный – «Выход рабочих с фабрики», «Прибытие поезда»… Документальное кино формирует тренды, которые потом подхватывают остальные кинематографии, в том числе и анимация. Такое кино ближе к насущным социальным вопросам. Мне кажется, что в любое время оно интереснее, чем художественное. Потому что говорит о нас.
– Вы и режиссер, и сценарист, и оператор, и художник… Один можете заменить съемочную группу?
– Мне это все вместе приписывают, потому что я когда-то занимался документальным кино. Собственно, с него и начинал. И до дебютной художественной картины «Класс коррекции» у меня было восемь документальных фильмов. В них был и художником, и сценаристом...
– Не боитесь, что кто-то из подростков, посмотрев, например, «Собачий кайф», захочет поиграть в такие же опасные игры?
– А кто-то из девушек прочтет «Анну Каренину» и прыгнет под поезд, а после знакомства с произведением Достоевского возьмет в руки топор… Нет, не боюсь.
Важно, чтобы после просмотра фильма появился запрос на саморефлексию. Особенно если это подросток, который сталкивается в жизни с тем, что есть в кино. Он задает себе вопросы: для чего я это делаю, что со мной происходит, чего мне не хватает?
Когда я делал фильм «Собачий кайф», нас очень вдохновляли ролики, которые мы видели на Ютьюбе. Снятые на мобильные, плохого разрешения. Подросток хотел сыграть в «собачий кайф» и покончил с собой – повесился в кадре. Мне хотелось использовать этот материал как хронику, но я понимал, что не могу его вставить в «тело» картины, потому что она живет по своей художественной стилистке, которую нельзя разрушить. Мы нашли место ролику в самом финале.
– Какие социальные проблемы хотели бы еще поднять в кино?
– Материал, над которым сейчас работаю, касается гендерного вопроса. История трансгендерной женщины, которая стала мужчиной и в нашей социальной реальности пытается заслужить право на любовь. Звучит просто и даже сопливенько, но там интересная человеческая история про взаимоотношение матери и сына. Я его называю сыном, хотя это дочь. Происходят очень важные вещи, про которые только один раз в жизни случается поговорить.
Фото предоставлено организаторами фестиваля
Заканчиваю работу над картиной «Конференция». Захват заложников в театральном центре на Дубровке в 2002 году – это самое страшное, что происходило в моем городе, практически рядом с моим домом. У нас погиб одноклассник. Это сильные воспоминания моего подросткового возраста.
Моя задача была уйти от документальной реальности, не реконструировать событие, а делать историю про людей, которые пропустили это событие через себя, через огромное временное окно – 17 лет прошло. Людей, которые не могут с этим справиться.