Культура

№16 от 18 апреля 2019 года

Статья

Комментарии (0)

Сын венгерской дворянки

В этом году исполняется 80 лет со дня присоединения Западной Беларуси и Западной Украины к БССР и УССР. Остается все меньше людей, которые были свидетелями тех событий. Один из них – живописец и график, создатель мозаики, выполненной в технике монументально-декоративной росписи, станковых и монументальных скульптур, а также медалей Шандор Зихерман.  Художник живет в Будапеште. А родился он в 1935 году в Ужгороде, который в то время был территорией Чехословакии, а позже –  Венгрии, Украины.

– Шандор Матьяшевич, знаю о вашем особенно теплом отношении к Беларуси. Как оно сформировалось?

– За всю свою долгую жизнь никогда не встречал ни одного белоруса со знаком минус. Мне приходилось общаться с людьми разных национальностей, и я всегда выделял белорусов, как самых терпеливых, доброжелательных тружеников, которым в годы Великой Отечественной войны досталось больше остальных.

– Как вам, венгру, жилось в Чехословакии?

– В три года мне дедушка из дерева смастерил винтовку. Обучил, как с ней выполнять команды. В один день я пристроился к чешскому часовому, который ходил туда-сюда перед комендатурой. Если из дома выходил офицер, я отдавал ему честь. Мне обычно отвечали тем же. В итоге командир приказал мне в обед явиться на раздачу, как всем солдатам. Я ответил: «Слушаюсь!». И когда нас с часовым сменили с поста, побежал домой. «Бабушка! Дай мне что-то вроде котелка. Мне, как солдату, нужно идти на обед». Повара очень серьезно обслужили меня. Офицер приказал солдату помочь доставить обед домой – мне в три года невозможно было самому отнести суп и второе.

Дома дедушка угостил солдата своим отменным вином. Чокаясь, произнес тост: «Да здравствует Родина! Да здравствуют венгры! А вы, чехи,
уходите к себе домой!». Я спросил дедушку, почему он в тосте предлагает моему чешскому другу-солдату идти домой?  И узнал, что венгры проиграли Первую мировую войну и уже 20 лет оккупированы чехами.

После этого мне стало неудобно ходить «на службу», но дружить с чешским солдатом я не перестал. Он часто приходил к нам в гости до осени 1938 года, когда стало известно, что чешские оккупанты на самом деле должны уйти домой. Мы с дедушкой пошли в центр города, чтобы проводить друга-солдата. Народу была тьма. Весь город радовался, что придут наши. Я сидел на плечах деда, когда услышал: «Идут! Наши идут!». И на улице, слева от площади, появилась легковая открытая машина, а за ней венгерская пехота и офицер верхом на коне. При виде родного красно-бело-зеленого флага народ разразился громким «ура!». Я тоже кричал. А многие старики плакали.

– При венгерской власти вы зажили счастливо?

– Через пару дней в наш дом въехал молодой офицер со своим денщиком. Мы перебрались в крохотную квартиру дедушки. Офицер считал себя очень важной персоной. Но на деле выглядел со своим декоративным мечом на левом боку театральным персонажем. Мама должна была убирать за ним, и это мне не нравилось. Вел офицер себя как хозяин дома.

У нашего квартиранта было несколько больших красивых книг. Пока мама наводила порядок, я их листал. Таких раньше не видел: бумага снежно-белая, блестящая. В книге встречались наполовину пустые страницы. Красивые буквы на них выглядели очень сиротливо. Мне захотелось этот изъян поправить. И я несколько таких страниц зарисовал фигурками и сценами войны. Мое творчество у офицера не вызвало восторга. Он выругался по-немецки: «Donnerwetter!». Спасая ситуацию, мама при нем отлупила меня как следует, невзирая на мою клятву, что впредь я никогда больше рисовать не буду.

– Вы пережили войну, в которой поначалу Венгрия поддерживала Германию. Какие у вас об этом воспоминания?

– Когда отца мобилизовали, то лишившейся кормильца семье полагалось ежемесячное пособие в десять пенгё. Мама пошла в первый раз получать его. Хлипкий лейтенантишка, так она потом рассказывала дедушке, увидев в списках ее девичью фамилию, возмутился, как могла венгерская дворянка выйти замуж «за вонючего жида». Мама влепила ему оплеуху и больше никогда не ходила получать это пособие.

Я помню, как пришел с фронта брат матери, Шани-бачи, на побывку – его наградили Крестом за храбрость. С удивлением слушал его рассказы о том, что «идиотством было со стороны Венгрии вступить в войну на стороне немцев. Они используют нашу армию как пушечное мясо». Я был в смятении от услышанного. В газетах, киножурналах все это представляли по-другому. А оказалось – вранье. Человек, попав на передовую, был вынужден воевать, чтобы выжить, а не из геройства. Когда я попросил Шани-бачи показать свою награду, он засмеялся и сказал, что поменял ее на пару сотен хороших сигарет. Ореол героичности солдата был разрушен навсегда.

Шло время, и люди становились угрюмее. Даже сейчас, через 70 лет после тех событий, в Венгрии сложно увидеть улыбку у представителей старшего поколения. Приезжие с удивлением отмечают это.

– А когда ваш город освободили советские войска, как жители их встречали? 

– Помню, ходили слухи, что русские уже совсем рядом. Из города ушли и жандармы, и полицейские, вся власть сбежала. Однажды в октябре ночью к нам в дверь на кухне  постучали. Бабушка пошла открывать. Мы прижались друг к другу. На пороге стоял молодой солдат, почти юноша, с автоматом наперевес. Он поздоровался по-русски и спросил: «Солдаты есть?». Двое окруженцев, которые были у нас, встали. Русский солдат взял их карабины, затворы выбросил в сад, приклады разломал об столб веранды. Он погнал этих горемык перед собой, как пастух телят. Когда рассвело, пришел сосед Сопко-Дюри-бачи и сказал: «Ну, что я вам говорил, шугор? Не надо было влезать в войну. Русские пришли и вряд ли уйдут. Как у вас, все в порядке?». Мы рассказали, что двое солдат сдались в плен. Он ответил: «У меня в конюшне было шестеро!».

Позже к нам стали приходить три русских офицера-летчика. Мы угощали их  своим хлебом и вином, они нас – консервами. Когда фронт подвинулся под Дебрецен, эти офицеры ушли. Мы уже о них стали забывать, как вдруг раным-рано грузовая машина остановилась у наших ворот. Из нее вышли те самые летчики. На веревках по двум бревнам скатили с грузовика большую тяжелую бочку с красным вином. Сказали: «Извините, это похуже вашего, но решили в долгу не оставаться. Наш подарок!». Больше мы их не видели. Надеюсь, им удалось вернуться домой живыми.

– Вы были успешным художником в Советском Союзе, почему в 1989 году уехали в Венгрию?

– В СССР мне не давали выставляться, говорили: «Вы не русский художник». Но я не знаю ни одного человека, который был бы на сто процентов русским. Это невозможно! В каждом из нас намешано столько национальностей... Я себя называю венгерским художником русского происхождения.