Литературная страничка

№29 от 16 июля 2015 года

Статья

Комментарии (0)

Я не Иуда

В доме все было по-прежнему. Санька сидел на том же месте у порога на кухню. За столом сидели два фрица. Повар подошел к ним, поставил ведро на табуретку. У меня забрал котелки и поставил на стол перед солдатами. Я Саньке отдал таблетки и порошки. Повар гремел ведром, доставал ложки-вилки, кружки, вынимал хлеб, бутерброды, запеканку. Когда фрицы за столом стали есть кашу, повар повернулся ко мне и передал кусок запеканки, кивнув на Саньку — ему. Я тоже припас за пазухой хлеб братику.
Повар присел у стола, очень удачно загородив собой от нас двух немцев. Я подал Саньке воды запить таблетки, наклонился к нему и сказал: «Ты жди, я приду скоро за тобой». Он кивнул мне в ответ.
Я еще не знал, да и не представлял себе, как смогу прийти за ним. А что если попытаться остаться дома? И ночью в темноте тихонько выскользнуть из хаты. И только примостился на полу возле Саньки, как повар, загремев ведром, позвал меня. Он дал мне свои спички и сказал зажечь нашу керосиновую лампу, что висела над столом. В доме уже становилось темно. Фрицы закончили ужинать, и Густав убирал со стола и складывал все в ведро. Ведро вручил мне, по-прощался с солдатами и подтолкнул меня к выходу: «Шнель».
Во дворе тоже уже было темно. Я не знал, что мне делать. Очевидно, у повара были определенные указания на мой счет. Во дворе школы возле мотоциклов, со стороны леса, расхаживал часовой. В самой школе было тихо, в коридоре горела керосиновая лампа и стоял часовой.
Мы с поваром прошли на кухню. Я мыл котелки, кружки, ложки, а он сел пить кофе. Вытирая руки, еще раз попросил отпустить меня домой: — Их ист нах хаузе?
— Найн, — вскочил Густав и открыл дверь в кладовку, смеясь, сказал: — Вот тебе дом, шляуфэн (то есть спи).
И захлопнул за мной дверь, закрыв ее на крючок. Я стоял в темноте и радовался, что повар закрыл меня в кладовке, а не в «козе» — карцере. Козой мы называли темную комнату, оттуда не выберешься. А эта кладовка — просто обыкновенный класс. Сюда снесли парты, столы и прочее. Присел на край стола и стал обдумывать, как мне быть. Я хорошо помнил, что на противоположной стене от дверей было два окна. Правда, они могли быть завалены партами, но пробраться, я был уверен, можно. Где понизу, а где и поверху. Через двери было выйти невозможно — всюду охрана.
Так я просидел долго. В школе все было тихо — фрицы спали. «Пора», — решил. Глаза мои привыкли к темноте, даже различал кое-какие предметы. Но вперед двинулся очень осторожно, ощупывая руками предметы. Впереди вдруг блеснуло стекло — это же окно! Проползая между парт, подумал, что говорить, если меня схватят. Решил, что скажу: Густав закрыл меня на крючок, а мне захотелось в туалет. Увлекшись этими размышлениями, я и не заметил, как попал в тупик. Куда ни просуну руку — везде преграда. Пришлось отползти назад. Сдвинулся влево. Шарю руками возле пола — нет прохода. Остановился, сижу и слушаю тишину. И в этот момент раздались очень знакомые звуки.
Это неутомимый сверчок завел свою песню. Спасибо, друг, выручил меня. Сверчок пел слева от меня. Следовательно, кухня там, так как сверчки всегда сидели под печкой. Поворачиваю вправо и ползу, по-прежнему ощупывая руками все впереди, ищу свободный проход. И наконец-то мои руки уперлись в стену. Щупаю-щупаю ее руками, а окна нет. Меня всего аж в пот бросило, неужели не к наружной стене, а к боковой добрался? Останавливаюсь, успокаиваюсь. Затем прижимаюсь плотнее к стене, пытаюсь выпрямиться во весь рост. Тесновато, но протискиваться можно.
Трели сверчка сейчас раздаются у меня сзади. Значит, надо двигаться мне по стене только в одну сторону до упора. Так я и делаю, одновременно ощупываю руками всю стену, доступную мне. И наконец-то правая рука попадает в оконный проем. Протискиваюсь к окну, ощупываю подоконник, вот и крючок. Осторожно пальцами пытаюсь выдавить его из петельки. Толкаю раму окна, правую половинку. Створки расходятся. Всматриваюсь до рези в глазах и вслушиваюсь в темноту ночи. Тихо, ни шороха. Не замечаю и каких-либо движений в темноте. Сажусь на подоконник, ноги наружу. Перевернувшись на живот, ужом сползаю за окно. Стою на земле, прижавшись к стене. Тихо. Закрываю осторожно окно и крадусь до угла школы. Заглядываю за угол — никого. Долго всматриваюсь в темноту, не замечая движения. Отступаю немного назад, опускаюсь на четвереньки и пускаюсь между клумбами с цветами к своему двору. Это совсем недалеко, метров двадцать.
Добираюсь до своего сарая. Встаю на ноги, плотно прижавшись к стене. Тихо. В передних окнах дома свет. Там фрицы. Там ждет мой братик Санька. Так стою долго, наблюдаю за всем двором и домом, вслушиваюсь в темноту ночи. Мне нельзя ошибиться. Ошибка будет стоить жизни, а может, и не одной.
Крадусь осторожно от сарая к дому вдоль забора. К входным дверям идти мне не стоит. Обхожу дом. Мне надо подойти к дому со стороны переулка. Подкрадываюсь к окну, через которое днем увидел Рогача, и заглянул в него.
У хорошо освещенного стола все так же сидели два фрица, они вяло перекидывались в карты. Дальше свет падал тускло, и Саньку плохо было видно. Угадывалось, что он сидел на том же месте.
Я тихонько отступил и приблизился к окну, что было на кухне. Приложил ухо к наличнику, долго вслушиваюсь — тихо. Заглядываю — там темно. Открыть это окно мне совсем несложно. В правой половине створки был отколот уголок стекла. Я легко пальцами вытаскиваю из рамы два гвоздика. Затем так же легко вынимаю этот уголок стекла. Просовываю внутрь руку и открываю крючок. Вверху крючка нет, открываю окно. Не мешкая, быстро соскальзываю в кухню. Прикрываю за собой окно, опускаюсь на пол.
Ложусь на живот. Осторожно-осторожно кончиками пальцев рук ощупываю все вокруг себя. Всякую мелочь складываю в свою кепку и так же тихо передвигаю ее впереди от себя. Если попадается что-то покрупнее, очень осторожно подкладываю под этот предмет руку, а второй рукой вместе с первой бесшумно сдвигаю его подальше в сторону. И сам продвигаюсь на несколько сантиметров вперед.
Вот с такими всевозможными осторожностями ползу. И вдруг пальцы левой руки коснулись… волос, правой уперлись во что-то большое и мягкое. Я остолбенел! Кто-то лежал на полу! Не то что пошевелиться — дышать боюсь. Только громко стучит сердце. Волнуюсь, чтобы этот кто-то не услышал этот стук. А дышит ли он? Что же мне делать? Может, отползти, а если он схватит или закричит? Тогда все пропало. Погибнем с Санькой.
Голова человека рядом с моей рукой, торчат волосы, а лица не видно. Еще ближе, еще чуть-чуть и сам боюсь дышать, чтобы он не услышал мое дыхание, но и его не слышу. Не дышит. Еще ближе и… носом касаюсь его волос — вдох, и мне в нос ударил… овечий запах! Я сразу все понял — это же мешок с овечьей шерстью! Он лежал на печи. Фрицы его сбросили на пол, а я принял за человека.
Я положил свою голову на мешок и мне стало как-то легче. Но лежать некогда. Надо быстрее Саньку выручать. Приблизившись к двери из кухни в первую половину дома, я заглянул через дверной проем в комнату.
За столом, освещенным керосиновой лампой, по-прежнему сидели те же фрицы и играли в карты. Санька был на месте. Я протянул левую руку через порог, осторожненько дотронулся до его ноги, легонечко погладил ее. И на мою руку так же тихонечко легла его ладонь. Несильно потянул брата за руку. Он все понял и стал медленно и бесшумно сползать ко мне. Сдвинулся влево, уступил ему место. Взял мешок с шерстью, мягко положил его на порог, на Санькино место. В самое ухо шепнул, чтоб он полз за мной. Я старался ползти тем же путем и с теми предосторожностями, ощупывая руками все вокруг и впереди. И вот уперся в стену. Пожатием руки дал знать Саньке, что нужно подниматься с пола. Осторожно встали. Тихо открыл окно и медленно соскользнул через него на улицу. Помог Саньке. Закрыл окно. Безмолвно потянул за руку вниз. Стали на четвереньки и быстро поползли через наш переулок к соседскому забору. Нашел оторванную внизу штакетину, сдвинул ее в сторону и головой нырнул в образовавшуюся дыру, Санька за мной.
Не успел я оглядеться в этой темноте, как вдруг чьи-то сильные руки нежно сгребли меня и Саньку. Чьи это были руки, гадать не надо было, такие руки во всем белом свете были только у нашего папы. Он прижал нас к себе и какое-то время не отпускал. А мы и не хотели, чтобы он нас отпустил. Прижались и сидели тихо. Целый век бы так сидели! Над нами наклонилась еще чья-то голова и человек шепотом спросил:
— Ну что дальше будем делать?
Я узнал голос дяди Петра.
— Уходим! Они сами освободили себя, — так же тихо ответил наш отец.

Стефан Бартош