Великие писатели

№29 от 18 июля 2013 года

Статья

Комментарии (0)

Фаддей Булгарин

(Продолжение. Начало в №28)

Булгарин сделал себя сам. Без покровителей, без состояния, без семьи. Но, бывало, его не раз подводил характер. Однажды покровитель полка цесаревич Константин встретил его на маскараде во время дежурства. Посмеялся над костюмом ангела, но посадил Булгарина на гауптвахту. Однако шляхетский гонор взял свое. В отместку Булгарин сочинил сатирические куплеты на покровителя. Итог был закономерен — Булгарина перевели в Кронштадтский гарнизонный полк. Что было дальше, никому не ведомо, сам Булгарин в воспоминаниях об этом не написал. Наверное, было что скрывать. В конце концов он оказался в Ямбурге, а потом и вовсе был уволен с военной службы с плохим аттестатом.
Плохой аттестат в то время означал потерю всего. В 1811 году ему все пришлось начинать сначала. Он не знал, что делать, и решил уехать на родину в Польшу. Единственное, что он знал и умел, было военное дело, и Булгарин вступил во французскую армию. Он и представить себе не мог, что вскоре вновь окажется в России, но уже в новом качестве — как завоеватель. Воспоминаний об этом периоде жизни Булгарин не оставил, но хвастался, что был проводником у Наполеона при переправе через Березину. Это уж вряд ли. При переправе в районе деревни Студенка недалеко от Борисова проводники были не нужны. И тогда, как и сейчас, эти места были вполне проходимы. Простим Булгарину его шляхетский гонор и хвастовство. А вот орден Почетного легиона он получил, но об этом предпочитал помалкивать.
После разгрома армии Наполеона Булгарин скитался по Европе. Осесть где-нибудь не получалось, работы и средств к существованию не было. В 1814 году обоз, с которым он ехал, захватили пруссаки, и Булгарин сдался им в плен. В 1819 году судьба забросила его в Вильно. Здесь он плотно общался с членами виленского университетского кружка просветителями-шубравцами. Они боролись с пороками польской шляхты и пытались влиять на общественное мнение идеями культа труда, умеренности и общественного прогресса. Но все это было клубом по интересам, не более чем разговорами по душам.

Булгарину уже 30 лет, и все приходится начинать заново. Он отправляется в Петербург.
Второе ремесло, к которому у него была склонность и некий талант, — писательство. Тем более что после победы над Наполеоном журналистика в России была на подъеме. Сначала он пишет стихи на польском языке и печатает их в виленских изданиях. А в русских изданиях Булгарин дебютирует в 1820 году статьей «Краткое обозрение польской словесности» в «Сыне Отечества» и сотрудничает с польским изданием «Русского инвалида» — популярнейшей газетой на протяжении всего ХIХ века, вплоть до Октябрьской революции. Вхождение в русский литературный круг оказалось легким и вполне естественным. Булгарин знакомится с Гречем, Кюхельбекером, Рылеевым, участвует в издании знаменитой «Полярной звезды».
А в 1821 году получает разрешение на издание своего собственного журнала «Северный архив» — первого русского толстого журнала по истории и историографии. А еще через год, в 1822 году, Булгарин выпускает приложение к журналу «Литературные листки». Польская коммерческая жилка дает о себе знать, Булгарин на уровне генетики тонко чувствует конъюнктуру литературного рынка. Пушкин с восторгом отзывается о своем будущем враге.
Как издатель и редактор того времени, Булгарин был фигурой первого ряда. Он мгновенно ориентировался буквально во всем, много читал, имел одну из лучших частных библиотек. Коммуникабельность и высокий профессионализм давали свои плоды. Своей газетой он занимался постоянно и сам много в ней писал. Его читали все. Капризный Николай I не любил Булгарина, это очень мягко сказано, но всегда читал его статьи. Однако журналистская фортуна оказалась недолговечной. Вскоре Булгарин перессорился практически со всеми.
Булгарин адекватно оценивал круг, в котором жил и работал. Его оценки и сегодня актуальны: «В целом море, где только есть литература, там есть литературные партии, литературные вражды, литературная борьба. Иначе быть не может, по натуре вещей. Союз, дружба, согласие литераторов — несбыточные мечты. Где в игре человеческое самолюбие, там не может быть ни дружбы, ни согласия. Страсти — пороховая камера, а самолюбие — искра».
Роковой 1825 год Булгарин встретил в зените славы, а провел его в страхе перед неминуемым арестом. Весь его круг знакомств — сплошь неблагонадежные люди. Один только Кондратий Рылеев чего стоит! Революция не удалась. Друг Рылеев поплатился за нее головой. В первые дни Булгарина видели на Сенатской площади, кричащим: «Конституцию!».
Дружба с Рылеевым могла плохо для него закончиться. Они общались постоянно, Булгарин учил его польскому языку, помогал переводить, был постоянным автором в рылеевском альманахе «Полярная звезда». В ночь с 13-го на 14 декабря 1825 года он пришел на петербургскую квартиру Рылеева, где шло заседание будущего восстания. Но Рылеев не принял его, на пороге вручил ему свой портфель с архивом и коротко сказал: «Ты должен жить». Несмотря на все требования власти, он не отдаст архив Рылеева. Затем он помогает прятать архив Рылеева и хлопочет о Грибоедове. Именно ему Грибоедов завещает свое «Горе от ума».

Первые сведения о допросах привели Булгарина в уныние. Он понял, что вновь, как и 14 лет назад, в 1811 году, может остаться на руинах. Ему уже 36 лет, у него семья, два журнала, газета. Но у него было то, чего не было ни у кого из русских декабристов, — он был поляком. Малейшее подозрение в его адрес могло стать роковым. В ХIХ веке быть поляком в России было то же самое, что в веке ХХ — евреем. Пресловутый «пятый пункт» был отягчающим обстоятельством. Польская интрига — постоянная фобия российской власти после восстания декабристов.
В 1826 году Булгарин ищет способы выразить свою лояльность власти. Он пишет записку о цензуре. Начальнику генерального штаба Ивану Дибичу она понравилась. Записка пошла наверх, но уже без упоминания имени автора. А через несколько месяцев стало известно об организации собственной, Его Величества императорской канцелярии III отделения. В обязанности III отделения входила и цензура. Булгарин предлагает свои услуги графу Бенкендорфу.
Булгарин никогда не писал доносов, он писал аналитические записки общего консультационного характера. Писал записки о конкретных литераторах и давал им собственные оценки, но не как цензор, а как редактор и критик. Он делал то, что делал. В другой ипостаси его существование и проживание в Российской империи было просто невозможно. Он не сделал ни одной подлости, прошел «по краю», сохранив себя и тех людей, которые ему дороги. Если у него была возможность кого-то защитить, он это делал. Но возможности его были весьма ограничены. Быть поляком после 1825, а тем более 1830 года (ноябрьское восстание поляков), означало всегда находиться под подозрением. Тем не менее, идея создания цензорного органа в России была реализована, и теоретическим вдохновителем ее, безусловно, являлся Булгарин. Через сто лет эта идея обретет форму под названием социалистического реализма, но властный принцип подхода к литературе останется прежним — идея партийности. Россия — не первая страна, где все это было придумано. Принципы партийности были заложены во Франции при Наполеоне еще Фуше. Булгарин был нужен и Бенкендорфу, и сменившему его Орлову, а затем и Дубельту. К нему прислушивались, его награждали (он получил за помощь III отделению три бриллиантовых кольца), но считали человеком второго сорта и презирали. Первые лица сей организации должны были оставаться в сознании элиты того времени «белыми и пушистыми», а во всех бедах обвиняли Булгарина. Это было очень удобно, ведь вдобавок ко всему он был поляком.
В 1829 году выходит в свет главное литературное детище Булгарина — роман «Иван Выжигин». Тираж по тем временам немыслимый — семь тысяч экземпляров. Пушкинский круг сразу же объявил этот роман серым и неинтересным. О литературной стороне романа — ни слова. О подлости и коварстве автора — сверх меры. Формат романа Булгарина был западным. Он взял за основу формат плутовского западного романа и вписал его в русский контекст. Но в отличие от русских авторов того времени, пишущих о светской жизни, Булгарин поместил своих героев на самое дно. В романе были и картежники, и воры, и убийцы, и киргизские племена. Для русского читателя того времени это полная экзотика. Одним словом, это был чисто коммерческий роман, рассчитанный на широкую, а не только элитарную аудиторию.

(Продолжение следует.)