Великие писатели

№25 от 20 июня 2013 года

Статья

Комментарии (0)

Николай Гумилев

Два года назад во время съемок документального сериала, посвященного 20-летию распада СССР, бывший главный редактор журнала «Огонёк» времен перестройки Виталий Коротич говорил о своих непростых отношениях с Егором Лигачевым — вторым человеком в КПСС. Их острое противостояние в идеологической сфере вовсе не исключало нормального человеческого общения.

Коротич вспоминал, что после публикации в «Огоньке» стихов Николая Гумилева Егор Кузьмич попросил его зайти к нему. Вопрос был один: как Коротичу удалось найти стихи запрещенного поэта? Как оказалось, Лигачев был поклонником поэзии Гумилева. И тут же достал с одной из полок стенного шкафа перепечатанные на пишущей машинке стихи поэта, переплетенные для него в книгу в типографии ЦК КПСС. На предложение Виталия Коротича издать собрание сочинений Гумилева ответ второго человека в партии, а по сути, и в стране был прост: «Это не в моей власти. Еще не пришло время».

Имя и судьба Гумилева и сегодня для многих загадка. Для одних он — один из величайших поэтов Серебряного века, для других — муж Анны Ахматовой, для третьих — боевой офицер и Георгиевский кавалер. И все это правда. Гумилев принадлежал к самому блестящему литературному поколению в истории России — поэтам Серебряного века, но вошел он на равных в этот сонм небожителей не сразу, каждым своим поступком заслужив в нем особое место. И не только в силу таланта поэта, но и в силу масштаба личности.
В детстве он был крайне болезненным ребенком, плохо учился в гимназии, не отличался успехами и в университете. Пятилетняя неразделенная любовь не сломала его, и он занялся собственным жизнестроительством. И сделал себя сам как мужчина и поэт.
К началу Первой мировой войны он многого добился, опубликовал четыре сборника стихов, печатался в литературных журналах, воздействуя на современную поэзию. И со своими единомышленниками основал новое поэтическое движение — акмеизм. 1 августа 1914 года, когда началась война, Гумилев, освобожденный еще в 1907 году от воинской повинности из-за болезни глаз, ушел на фронт добровольцем. Он добился разрешения быть зачисленным на военную службу и разрешения стрелять с левого плеча. Гумилев выбрал кавалерию. За отдельную плату в частном порядке он обучился искусству владения шашкой и пикой. Поэт Георгий Иванов, прошедший обучение поэтическому искусству именно у Гумилева, написал: «Не одному мне показалась странной идея безо всякой необходимости надевать солдатскую шинель и отправляться в окопы. Гумилев думал иначе».
Большинство молодых поэтов войну проигнорируют, они будут поддерживать боевой дух русских солдат далеко в тылу на страницах газет. Ни Маяковский, ни Пастернак, ни Есенин, ни Мандельштам на войне не окажутся. Блока призовут в инженерные части в 1916 году. И весь этот период из Пинских болот он будет писать матери, что его основные интересы на этой войне «кушательные и лошадиные». Гумилев же всю войну будет служить в разведке, ходить за линию фронта и добывать «языков». За пятнадцать месяцев он пройдет путь от рядового и станет офицером, получит два Георгиевских креста.
Николай Гумилев — удивительный и редкий пример, когда дух выпрямляет плоть и заставляет человека делать то, чего от него никто не ожидает. До сих пор бытует мнение и ведутся разные разговоры о том, что Гумилев был крайне некрасив: разные и раскосые глаза, череп — как будто вытянутый щипцами. Но все сходит на нет, когда вы смотрите на фотографию Гумилева в военной форме. Она ему шла, и он знал об этом, умел ее носить и ею гордиться. Это пример человека, сделавшего из себя солдата, когда этого абсолютно никто не ожидал, — за счет мощного духовного усилия.

Сразу после гибели Гумилева А.И. Куприн в статье «Крылатая душа поэта» напишет: «Мало того, что он добровольно пошел на современную войну, — он — один он! — умел ее поэтизировать. Да, надо признать, ему не чужды были старые, смешные ныне предрассудки: любовь к родине, сознание живого долга перед ней и чувство личной чести. И еще старомодным было то, что он по этим трем пунктам всегда был готов заплатить собственной жизнью».
Война дала Гумилеву тот могучий толчок, из которого впоследствии появился «Огненный столп». После военной прививки поэзия Гумилева становится гораздо грубее, реалистичнее и метафизичнее. Настоящий Гумилев, которого мы знаем, начинается с послевоенных стихов.
Война для Николая Гумилева началась 24 августа 1914 года, когда он был зачислен в Первый эскадрон лейб-гвардии Ее Величества государыни императрицы Александры Федоровны уланского полка и через четыре дня, 28 сентября, получив боевого коня, отправился на передовую к границе с Восточной Пруссией. Гумилев ведет подробнейший дневник боевых действий, в которых участвует. Его дневники печатаются весь 1915 год в петербургской газете «Биржевые ведомости» под названием «Записки кавалериста». Боевое крещение он принял при наступлении 17 октября 1914 года.

1915 год оказался тяжелейшим для России. В тот период Гумилев был переведен под Молодечно на линию обороны Молодечно—Сморгонь. Фронт обороны растянул силы российской армии на гигантской территории от Балтии до Багдада. В письме из Молодечно он напишет Ахматовой: «Рождается рознь между армией и страной. Но это не мое личное мнение, так думают офицеры и солдаты». В марте 1915 года стояли сильные морозы, он простудился и сильно заболел. Гумилева привезли в Петроград с воспалением легких. По выздоровлении он был признан негодным к военной службе, но, как и в начале войны, ему удалось переубедить врачей, и в мае 1915 года он снова возвращается на фронт, но уже под Волынь. 26 марта 1916 года ему был присвоен первый офицерский чин прапорщика с переводом в пятый Александрийский гусарский полк. Полк стоял севернее Двинска, на правом берегу Западной Двины. В апреле полк был направлен в окопы, но Гумилев заболел и был перевезен в Петроград. С обнаруженным процессом в легких его поместили в лазарет Большого дворца в Царском Селе, где старшей медицинской сестрой работала императрица Александра Федоровна, шеф тех полков, в которых служил Гумилев. В госпиталях Царского Села с начала войны медсестрами работали дочери императора Николая II великие княжны Ольга и Татьяна, помогали им младшие дочери Мария и Анастасия. 5 июня 1916 года великой княжне Анастасии исполнилось 15 лет. В «Новоромановском архиве», который после расстрела царской семьи был привезен в Москву, сохранилась рукопись стихотворения Николая Гумилева, посвященного Анастасии. Оно подписано прапорщиком Гумилевым и всеми офицерами, лечившимися в госпитале. Великая княжна сохранила подарок. К этому времени поэт Николай Гумилев был кумиром всей молодежи того времени.
После выздоровления, 26 июля 1916 года, Гумилев снова возвращается на фронт. В сентябре-октябре того же года он держит в Петрограде экзамен на звание корнета. Из 15 экзаменов он не сдал только один — по фортификации, но это его не разочаровало, и он снова отправился на фронт. Революционный 1917 год Гумилев встретил в окопах. Его служба в пятом гусарском полку завершилась неожиданно. Полк был переформирован, а сам Гумилев отправлен в Окуловку Новгородской области для закупки сена кавалерийским частям дивизии. Там он застал Февральскую революцию и отречение императора от престола.
В мае 1917 года по заданию Временного правительства прапорщика Гумилева откомандировывают во Францию, где в русском военном представительстве он выполняет сложные дипломатические поручения. Но это представительство просуществовало только до тех пор, пока было Временное правительство. После падения Временного правительства Гумилев оказался не у дел. Некоторое время он жил в Западной Европе.
Весной 1918 года из России в Европу потянулась первая волна эмиграции. Многим было ясно, что большевистский режим крепок, да и все это в России надолго. Но Гумилева это мало интересовало, он решил вернуться домой. Каковы бы ни были его политические взгляды, но до 6 июля 1918 года — мятежа левых эсеров — Россия оставалась демократической страной и положение в ней, с поправкой на революционную неразбериху, не было катастрофическим. По свидетельству самого известного исследователя творчества Гумилева Павла Лукницкого, поэт считал, что никакая опасность ему не грозит и что у него есть некий неписаный договор между им и большевиками. Это договор двух уважающих друг друга врагов.
Перелом во внутренней политике в советской России наступил 30 августа 1918 года, когда под видом велосипедиста 22-летний поэт Леонид Каннегисер убил Моисея Урицкого — наркома внутренних дел Петрокоммуны. Выстрел Каннегисера — это и есть та поворотная точка, которую многие считают началом Гражданской войны, а похороны Урицкого стали пусковым крючком для массового террора. На похоронах Урицкого прозвучал страшный лозунг: «Они убивают личности, мы убьем классы».
 В Петрограде 1919 года — голод, на мостовых лежат трупы лошадей, а Горький в это же самое время основывает «Всемирную литературу», издательство с колоссальными планами — перевести на русский язык все важнейшие произведения мировой литературы. Гумилев стал вторым после Горького человеком в этом издательстве. Он отвечал за перевод всех западноевропейских авторов. Именно стараниями Горького и Гумилева в это время были спасены от голодной смерти 80 поэтов Петрограда.
В 1920 году Гумилев жил особенно тяжело, ему приходилось содержать две семьи: мать, сына Льва от первого брака, вторую жену и дочь. Но вторая зима военного коммунизма, пережитая всеми особенно тяжело, толкает Гумилева в политику — он становится членом тайной политической организации.

Владимир Таганцев — профессор Петроградского университета, чудом избежавший ареста в 1919 году после разгрома первой антибольшевистской организации «Тактический центр», ровно через год создал новую подпольную организацию, связанную и с белыми эмигрантами, и с красными петроградскими рабочими. Эта организация была единственной, которой удалось через Финляндию установить связь с восставшим Кронштадтским ревкомом.
Об одном из руководителей подпольной организации Юрии Германе Гумилев услышал впервые осенью 1920 года от своего ученика поэта Георгия Иванова — они были однокашниками. Иванов рассказал о существовании антибольшевистского подполья. Интерес Гумилева и Германа был обоюдный. Юрий Герман — прирожденный конспиратор, он формировал вокруг себя круг сочувствующей питерской интеллигенции. Герман был в белом подполье с 1918 года, совершил 54 перехода через линию фронта. Его подпольная кличка «Голубь».
Гумилев не мог случайно оказаться в каком-либо движении. Он — сгусток воли и энергии, человек решений, симпатий и антипатий, которые он открыто показывал и не скрывал. Активное участие в группе Таганцева вполне логично вытекает из всей его прошлой жизни, характера и биографии. Осень 1920 года — роковое время для большевиков, когда начались мощные восстания крестьян в Сибири и под предводительством народного учителя Антонова на Волге. В феврале 1921 года начинаются забастовки рабочих в Петрограде. И самое страшное в то время для большевиков — восстание в Кронштадте.
Восстание готовили к маю 1921 года. К этому времени лед на Финском заливе растает, и Кронштадт с его фортами и кораблями станет недоступным для наступающих войск, а в петроградский порт привезут продовольствие из-за границы в умирающий город. Но план восстания был совершенно другим, оно должно было начаться одновременно в Кронштадте и Петрограде до начала навигации, когда штурм крепости крайне затруднен. Основным центром кронштадтского восстания был антибольшевистский комитет на линкоре «Петропавловск». Однако волнения начались значительно раньше, и уже в 20-х числах февраля 1921 года в Петрограде, особенно на Васильевском острове, бастовали практически все. В толпе митингующих был странно и нелепо одетый человек, призывающий к свержению советской власти. Это — поэт Николай Гумилев.
Прямо с заседания Х съезда партии большевиков 300 делегатов были направлены командирами на подавление мятежа. Общее командование взяли на себя Троцкий и Тухачевский. Когда два полка знаменитой 27-й дивизии отказались идти на лед, по приказу Троцкого и Тухачевского были расстреляны 60 человек. Остальным предложили искупить вину кровью. 18 марта все было закончено, Кронштадт взят Красной Армией.
Бунты в Петрограде и Кронштадте сочли стихийными, но уроки из всего этого были извлечены. Изменился экономический курс и введена свободная торговля. НЭП многих примирил с советской властью. Но борьба белого подполья на этом не была закончена. В апреле 1921 года в Петроград тайно перебросили из Финляндии группу бывших участников восстания под руководством бывшего боцмана с линкора «Петропавловск» Паськова и члена кронштадтского ревкома Комарова. Они составили ядро группы, которая занялась немедленной подготовкой терактов. Первым актом этой группы было сожжение трибун к 1 мая на Дворцовой площади на Петроградской стороне. Во время празднования дня Красного флота (тогда это был отдельный праздник) они положили к гипсовому памятнику Володарскому букет со взрывчаткой.
Подполье готовило серьезные теракты. И прежде всего — в гостинице «Астория», где в то время жил Зиновьев. Планировался и подрыв поезда наркома Красина. Были установлены постоянные связи с полковником Эльвенгреном и Борисом Савинковым, который в то время руководил «Союзом защиты родины и свободы». Эта политическая организация находилась в Варшаве, и польское правительство считало ее зародышем будущего российского правительства и активно финансировало его вооруженные силы. К 28 августа террористы-савинковцы готовили покушение на Ленина и Троцкого. Оно и должно было стать сигналом к началу восстания.
Но все это — только планы. И Паськов, и Комаров сразу же после перехода границы оказались под контролем ЧК. На Таганцева вышли с помощью бывшего боцмана Паськова. Он был арестован 31 мая в Тверской губернии, куда отъехал по делам сапропелевого комитета. В тот же день организация потеряла и своего боевого командира: Юрий Герман погиб в перестрелке на реке Сестре (это граница с Финляндией с 1918 по 1939 гг.).
Гумилева на тот период среди арестованных не было. За день до гибели Германа он уехал в Крым. А уже 5 июня петроградские чекисты рапортовали, что никакого заговора нет, а есть группа брюзжащей питерской интеллигенции. Предложили ограничиться расстрелом Таганцева, а всех остальных отпустить. Но у иностранного отдела ЧК было совершенно иное мнение. Дзержинскому важно другое: он хотел знать, в чем настоящие пружины кронштадтского восстания. В Петроград прибыл Яков Агранов.
 Изучение материалов дела приводит Агранова к мысли, что перед ним не просто группа недовольных интеллигентов, а настоящие заговорщики. Среди них и председатель Петроградского союза поэтов Николай Гумилев. По сути, Яков Агранов занимался приведением в действие пакта устрашения, а свою миссию сформулировал еще четче: «Отсечь руку, пока она не нанесла удар».
Гумилев вернулся из Крыма с новой книгой «Шатёр». Он узнает, что Таганцев арестован, а Герман убит. По городу ползут слухи о повальных арестах, но Гумилева это интересует меньше всего. То, что он всегда недоволен новой властью, ни у кого не вызывает сомнений. Но о практическом участии Гумилева в подпольной организации до сих пор нет единого мнения.

Следствие у Якова Агранова идет трудно, ведь у него есть только агентурные сведения. Агранов начинает практиковать ночные допросы, подсаживает в камеры провокаторов, сообщает арестованным, что Петроград на военном положении, поэтому их расстреляют без суда. Агранов был следователем талантливым и неординарным, он работал неформально и с огоньком, любил проводить допросы в реквизированных барских квартирах. Во время допроса он неожиданно доставал банку с заспиртованной человеческой головой и говорил: «Вам этот человек знаком?». В банке была заспиртованная голова Юрия Германа. Способ действовал безошибочно. В течение месяца, не прибегая к пыткам, он сломил Таганцева и заставил его рассказать всю правду об организации. В ночь на 22 июля у Таганцева была попытка покончить жизнь самоубийством, но его успели достать из петли. В тот же день он рассказал об организации Агранову практически все. Ленин был чрезвычайно доволен работой Агранова. Для него это хороший повод показать, что экономические уступки вовсе не означают политических послаблений. Для него этот акт стал еще и выдающейся политической победой.
Поздно вечером 2 августа 1921 года в комнату Гумилева в доме искусств зашел московский поэт Владислав Ходасевич. Гумилев был настроен очень шутливо и доброжелательно. Он сказал ему: «Смотрите, мы сверстники, мне 35 — и вам 35, а я выгляжу гораздо моложе вас. Потому что я все время окружен молодежью, и сегодня вечером я играл со своими учениками — молодыми поэтами в жмурки. Доживу до 90 лет». Ходасевич видел Гумилева на свободе последним. Ночью 3 августа в своей комнате в доме искусств Гумилева арестовали. В ту же ночь в засаде погиб и последний руководитель организации подполковник Шведов.
Находясь в тюрьме, Гумилев не знал, какие против него имеются показания. В течение четырех дней после ареста его не допрашивали. 6 августа Агранов впервые задал Таганцеву вопрос о Гумилеве. Таганцев показал, что Гумилев принадлежал к резерву организации, а связь с ней поддерживал через Германа и Шведова. 8 августа Яков Агранов впервые вызывает Николая Гумилева на допрос. Поэт знал об убийстве Германа, об этом писали все газеты. Но во всем остальном он ушел в глухую несознанку, не назвал ни одного имени здравствующих в то время людей. Гумилев признавал только критические высказывания против советской власти, но считал, что за мысли не судят.
Для большинства Гумилев — знаменитый поэт, но для Якова Агранова он прежде всего офицер, разведчик, Георгиевский кавалер, имеющий личные связи в правительственных кругах Англии и Франции. За арестованных по делу Таганцева просят многие, практически все. За Гумилева просят особенно тщательно, как издательство «Всемирная литература», так и Петроградский союз поэтов. Максим Горький дважды приезжает в Кремль к Ленину просить за Гумилева, встречается с вождем и пытается выторговать жизнь поэта. Но все бесполезно. Гумилев на тот период для власти не просто поэт, он инструмент, с помощью которого можно в дальнейшем давить на всю творческую интеллигенцию. За принадлежность к контрреволюционной организации в то время давали два года тюрьмы, за участие в ней — расстрел. Но где была эта самая граница, не знал никто.
…Пороховой погреб на Ржевском артиллерийском полигоне. В ночь с 24 на 25 августа 1921 года сюда приехало четыре грузовика. Приговоренных к казни завели в здание порохового погреба и раздели там до белья, а затем по 15 человек начали выводить в лес. Среди них был поэт Николай Гумилев.

Можно позорной смертью перечеркнуть любую выдающуюся жизнь. Но смерть Гумилева, более выдающаяся, чем сама его жизнь — это тот экстремальный трагизм, который никогда не будет до конца понят. И у каждого на этот счет свое мнение. Возможно, это и имел в виду Егор Лигачев, когда говорил Виталию Коротичу: «Еще не время». Даже у человека высочайшего уровня власти, воли, энергии и интеллекта, каким был Лигачев, не хватило решимости дать свою властную оценку великому русскому поэту. Скорее всего, всесильный секретарь ЦК КПСС считал, что с точки зрения нравственных позиций делать ему это не с руки. У него был свой Гумилев, и каждому из нас он оставил такое же право на своего Гумилева…