Великие писатели

№24 от 13 июня 2013 года

Статья

Комментарии (0)

Набоков

(Окончание. Начало в № 23)
Первая любовь Набокова стала и его первым романом — «Машенька». Но посвятил Набоков его совсем другой женщине. В самые трудные свои годы он знакомится в Берлине с Верой Слоним. Спустя годы он обнаружит, что это просто судьба, они могли и должны были познакомиться еще в Петербурге или Берлине до революции, ведь и он, и она не раз были на одних и тех же известных мероприятиях. Но только тогда, когда лицо Веры оказалось скрыто под полумаской на эмигрантском балу, Набоков заметил ее.

После знакомства они тайно от родных встречались на пруду в Таргариене. Впоследствии он напишет: «Что меня больше всего восхищало в ней? Ее совершенная понятливость. Абсолютность слуха по отношению ко всему, что я сам любил». 15 апреля в зале ратуши берлинского района Вильмерсдорф Владимир Набоков сочетался с Верой Слоним браком. За регистрацию брака им пришлось отдать все деньги, которые у них были. И когда швейцар, открывая перед ними двери в ожидании чаевых, пожелал им счастья, Владимир лишь сухо поблагодарил его — у него не осталось ни пфеннинга. Вокруг была нищета, но это была золотая нищета и ощущение полной свободы. Веру с Владимиром совершенно не интересовало то, что у них не было ни отечества, ни угла. Их Берлин был иллюзорен и прекрасен. Они жили здесь, не обращая ни на что и ни на кого внимания. Бледные тени бесчисленных инородцев лишь мелькали меж ними как привычные и едва заметные наваждения.
На жизнь в то время Набоков зарабатывал, распродавая «излишки» образования и воспитания: частные уроки игры в теннис, занятия по английскому языку. А еще он был очень кинематографичен, но успехом у кинематографистов пользовался не он сам, а его тень в немом кино. После выхода из печати «Защиты Лужина» имя Сирина (а в то время Набоков пользовался только своим псевдонимом) стало известно каждому русскому эмигранту. Жена также не сидела без дела. Работа в конторе ее тяготила, поэтому она всячески помогала мужу. Как-то Вера сказала ему: «Я думаю, что ты будешь таким писателем, какого еще не было. И Россия будет изнывать по тебе, когда слишком поздно спохватится».
Но Россия не спохватилась, это были иллюзии Веры Слоним. В эмигрантской ежедневной берлинской газете «Руль» Набоков печатает стихотворение «Билет на родину». Москва откликнулась незамедлительно: уже через неделю в газете «Правда» зазвучало угрожающее эхо — «Билет на тот свет» Демьяна Бедного. Возвращаться на родину было нельзя, с мечтой следовало проститься. Но и оставаться в Берлине было небезопасно.
В доме номер 22 по Несторштрассе в двух комнатах, снятых у своей кузины, Набоков начинает писать роман «Дар». Вначале он хотел озаглавить его коротко и ясно — «Да». Это роман-поиск о том, как стать счастливым. Набоков писал прежде всего о себе. В Берлине 33-го года требовалось иметь немалое мужество для того, чтобы быть счастливым, имея жену-еврейку. Перед еврейскими ларьками стояли, поигрывая дубинками, штурмовики. Набоков со своим товарищем демонстративно заходит в каждую торговую точку, встретившуюся ему по пути. Но это протест бессильного. Уже в то время на улицах начинают пылать костры из книг. Вера по пути из библиотеки видит эти костры. Она понимает, что это только начало.
В 1935 году футбольная команда русских эмигрантов встретилась с командой немецких рабочих. Набоков стоял тогда на воротах. Рабочие, известные своей жесткой игрой, в тот день были особенно усердны. С футбольного поля Набокова вынесли на носилках без сознания с переломанными ребрами. А вскоре пришла и другая новость — гитлеровская канцелярия назначила управлять делами русской эмиграции Сергея Таборицкого — человека, застрелившего отца Набокова. Это означало только одно — нужно снова бежать.

Перенесенный стресс остался в Набокове навсегда, но спасение от отчаяния он нашел в любви. Он полюбил другую женщину. В 1934 году после выступления в Париже Набоков познакомился с очаровательной и умной Ириной Гуаданини. Они оба скрывали свою связь. Но узкий круг русской эмиграции никогда не забывал родимые пятна «великосветского воспитания». Вера Слоним получает анонимное письмо о романе мужа, и Набокову приходится во всем признаться. Но авторы анонимки забыли, что Вера была не просто женой, но еще и еврейкой. Она неожиданно для Набокова без лишних истерик предлагает ему уехать к Ирине в Париж. Как настоящая еврейская жена, она умела ждать и верить.
Но Набоков медлит. В сентябре 1937 года, когда он выходит из дверей гостиницы, перед ним внезапно появляется Ирина. Она приехала за ним. Но Набоков не один, он с шестилетним сыном. Легким движением руки он отстранил ее, словно незнакомку. Гуаданини следует за ними, садится неподалеку на песке на пляже. Вскоре к Набокову присоединяется ничего не подозревающая Вера. Через час вся семья уходит в гостиницу. Ирина остается на пляже одна. Больше Набоков не увидит ее никогда.
Отказ от новой страсти в пользу семьи дался Набокову тяжело. Но именно этот стресс приносит новое вдохновение. Он пишет как никогда много и хорошо. Именно в те осенние дни он заканчивает свой роман «Дар». А строки любви, посвященные не Ирине, а Вере, станут поистине шедевральными. Бегство из Франции и расставание с новой страстью стали не только окончательной точкой прощания с мечтой вернуться на родину, но и прощанием с родной литературой.
В сорок лет у Набокова в жизни одни руины. Он снова и снова возвращается мыслями к гибели отца и пишет о матери. Вскоре его мать умрет в Париже в общебольничной палате, а брат Сергей, арестованный гестапо по подозрению в гомосексуализме, погибнет в концлагере. Плата за последнее бегство была чрезвычайно высокой — он расставался с родным языком навсегда.
В Европу Набоков вернется только через двадцать лет, в октябре 1959 года, и поселится на берегу Женевского озера в роскошном отеле «Палас», построенном в 1906 году за рекордные 18 месяцев. Набоков покинул Америку, давшую ему имя и состояние. Его американские друзья не поняли этого и не простили ему никогда. Но после «Лолиты» он мог позволить себе жить где угодно и как угодно. Актер и писатель Питер Устинов советует ему строиться рядом со своей виллой. Но Набоков до конца дней остался в гостинице — на верхнем этаже во флигеле «Лебедь».
Набоков принимает в фойе журналистов и посетителей, хотя  роскошь этих апартаментов практически на всех действовала угнетающе. Миф о надменном Набокове остался с ним до конца жизни. Солженицын так и не решился войти в эти апартаменты, хотя Набоков прождал его два часа. Именно Солженицын стал тем человеком, который выдвинул Набокова на Нобелевскую премию. Но роскошь апартаментов была только в фойе. На самом деле жилище Набокова было достаточно непритязательным. Вельможности в нем не было ни на грамм. Вельможным был только его распорядок дня, расписанный по минутам.
После смерти своего великого постояльца эта квартира изменилась. Прежним остался только балкон, где Набоков с женой играли в шахматы. Этот балкон, запечатленный на сотнях снимков с Набоковым, был особенно ему дорог. Сегодня он пуст, вместо литого чугуна на ограждении пластиковые решетки.
2 июля 1977 года Набокова не стало. Он умер в лозаннской больнице от неизвестного вируса. Его похоронили на маленьком кладбище в соседней деревеньке Кларанс. В этой деревне в свое время жили композиторы Петр Чайковский и Игорь Стравинский. Опера «Евгений Онегин» и балет «Весна священная» написаны именно здесь.
Почему он уехал из Америки? Что им двигало или кто? Если подойти к этому вопросу серьезно, то следует отметить, что последние годы своей жизни он посвятил соединению двух культур, двух языков, столь отличных друг от друга, но которыми он овладел в совершенстве. Набоков перевел с английского на русский свою «Лолиту», а с русского на английский — пушкинского «Евгения Онегина».
А путешествие длиною в жизнь ему удалось. Почти так же, как у героя его романа «Подвиг», написанного в 1938 году: «В одной из английских книжонок, которые мать читывала с ним, — и как медленно и таинственно она произносила слова, доходя до конца страницы, как таращила глаза, положив на нее маленькую белую руку в легких веснушках и спрашивая: «Что же, ты думаешь, случилось дальше?» — был рассказ именно о такой картине с тропинкой в лесу прямо над кроватью мальчика, который однажды, как был, в ночной рубашке, перебрался из постели в картину, на тропинку, уходящую в лес... Мартын молился о том, чтобы она не заметила соблазнительной тропинки как раз над ним. Вспоминая в юности то время, он спрашивал себя, не случилось ли и впрямь так, что с изголовья кровати он однажды прыгнул в картину, и не было ли это началом того счастливого и мучительного путешествия, которым обернулась вся его жизнь. Он как будто помнил холодок земли, зеленые сумерки леса, излуки тропинки, пересеченной там и сям горбатым корнем, мелькание стволов, мимо которых он босиком бежал, и странный темный воздух, полный сказочных возможностей»...