Персона



ПЕРВАЯ

Она была первой. Первой белорусской олимпийской чемпионкой по спортивной гимнастике, первой олимпийской чемпионкой из Гродно, первым почетным гражданином Гродно среди спортсменов. Сорок восемь лет назад в далеком Токио она стала олимпийской чемпионкой в команде женских гимнасток. Елену Волчецкую и сейчас многие называют первой.
Время меняет многое. Приходят новые спортивные герои, спортивная гимнастика трансформируется у нас на глазах. Новому поколению иногда кажется, что так было всегда. Но у этой спортивной новизны все же были свои первопроходцы — Елена Владимировна Волчецкая и ее легендарный тренер Ренальд Иванович Кныш.
— Елена Владимировна, вы — первая олимпийская чемпионка по спортивной гимнастике в Беларуси. Как живется спортивной легенде сегодня? Что радует и что огорчает?
— Как сказала однажды олимпийская чемпионка по фехтованию Елена Белова: «И забыть, и не пригласить, и не поздравить…». Но это шутка. Жаловаться на жизнь — участь горничных. Я не забыта в родном Гродно, меня помнят, приглашают и узнают. На жизнь грех жаловаться, в ней было все: и успех, и разочарование, и любовь, и горе. Все как у всех. Я веду себя тихо. Не обижаюсь и не выпячиваюсь.
— В Википедии о вас сказано немного: когда и где вы родились, где учились, какие имеете спортивные достижения. И все! Расскажите о семье. Кто вы и откуда, кто ваши родители?
— Я родилась в семье бывшего революционера-подпольщика. Мой отец вместе с Сергеем Осиповичем Притыцким устанавливал советскую власть в Западной Беларуси. В следующем году будет столетний юбилей Сергея Осиповича. Эта личность мало описанная и немного подзабытая. А ведь это легенда. Еще в советское время Владимир Корш-Саблин — патриарх белорусского кинематографа — снял о нем художественный фильм «Красные листья». Пару лет назад был фильм о Григории Котовском, и там есть сюжет, как во время суда Котовский совершает побег прямо из зала суда. Так вот, точно так же совершил побег во время суда и Притыцкий. Он приговаривался польским судом к смертной казни, которая была заменена на пожизненное заключение. Но с началом Второй мировой войны совершил побег и вернулся на уже освобожденную территорию Беларуси. Мой отец также неоднократно арестовывался польскими властями и сидел в тюрьме за революционную деятельность.
Отец дружил с Притыцким, но политической карьеры не сделал. В нашей семье было трое детей, мама не работала. До войны отец трудился директором дома престарелых в Гродно. Одним словом, типичная семья того времени. Я понимаю, что сегодня многое из нашей прошлой жизни подвергнуто переоценке. Не мне судить поколение моих родителей. Они боролись за идею, а не за владение заводами, фабриками и пароходами. У каждого времени свои ценности и свой потолок романтики и представления о справедливом устройстве мира. Это мой отец, и я горжусь им.
— Ваше детство пришлось на послевоенное время. Каким оно запомнилось? Какой цвет и запах у послевоенного детства?
— Детство — это когда мечтаешь о будущем. Сегодня я в том возрасте, когда мечтаешь о прошлом. При воспоминании о детских годах я всегда улыбаюсь. Мы умели радоваться жизни, обходиться малым, ценить добро.
Запах моего детства — это нечто приятное. Это запах свежевыпеченной сдобы, вкусной и мягкой, как руки матери. А цвет, наверное, голубой. Конфеты подушечки, самые дешевые и незамысловатые, ожидание летних каникул, первого солнца, купания в Немане.
Всем жилось тяжело. Купленные мне в третьем классе кирзовые сапожки казались тогда верхом совершенства моды, они были удобны. Вы не представляете, какая это была радость не только для меня, но и для всех девочек моего поколения. Мы были свободнее, у нас было больше, как говорят белорусы, людскости, простого человеческого участия в жизни друг друга. Дефицит пережить можно. По крайней мере, он имеет и свои положительные моменты — делает человека мобильнее. А вот изобилие, диктат всеобщего потребления разлагает, делает каждого из нас рабом вещей. Но это парадоксы нынешней жизни, и не только у нас в стране.
— Елена Владимировна, ваше поколение лучше учили или воспитывали, нежели нынешнее? В чем разница между прошлой нашей жизнью и нынешней?
— Учили одинаково, что тогда, что сейчас, а вот воспитывали лучше. Поясню. Если кто-то хотел учиться или тогда, или сегодня, он учился. А вот в воспитании был непреложный императив — нас воспитывали на позитиве. Сегодня многое из того позитива кажется смешным и примитивным. Не все было разумно и правильно. Но главное как раз и состоит в том, что воспитание — это прежде всего привитие культуры. Внутренняя культура рождается через запрет. Причем запрет не внешний, навязанный кем-то конкретному человеку, а внутренний.
Внутренняя культура не позволяет сидеть в общественном транспорте, когда рядом стоит человек пожилого возраста, нахамить без повода и причины, бросить мусор в общественном месте. Да и взрослые были внимательнее и гуманнее к молодежи. Это сегодня выглядит парадоксом, но взрослое поколение, при внешней жесткости и строгости, было добрее к детям и молодежи. Пройдя через несколько войн, они знали цену жизни и ценили ее. В нашем воспитании было больше педагогической терапии, нежели хирургии. Мы могли ошибаться. Но в большинстве случаев эти ошибки не были роковыми, ломающими жизнь молодому человеку. Слово «коллектив» было тогда не просто словом — это была конкретная опора для каждого из нас.
— Как вы пришли в гимнастику?
— Очень просто — за компанию. В то время в начале учебного года в каждой школе вывешивались объявления о наборе в различные спортивные секции. Все девочки записались в секцию спортивной гимнастики. Вел тренировки наш учитель физкультуры Николай Федорович Третьяк. Через полтора года я оказалась в секции у Ренальда Ивановича Кныша.
Мы тренировались в маленьком зале на улице Клары Цеткин. Сегодня это здание снесено, а на его месте построен жилой дом. Спортивный зал был на втором этаже, на первом же располагался холодильник, где предприятия торговли хранили свиные туши. В спортивном зале было три печки, в одном конце — склад для угля, чтобы отапливать помещение. В потолке были пробиты две «дверки» для того, чтобы ребята могли выполнять упражнения на больших оборотах на перекладине, а девочки — на брусьях. Зал был очень маленький, его размеры были меньше размеров гимнастического ковра.
— Каким вам запомнился после первой встречи Ренальд Кныш?
— Да не было никаких впечатлений. Я была в детстве хулиганистой девочкой, играла только с мальчиками. Лазала по заборам, ходила по обрывам. Самый большой драйв, который запомнился с детства, — это съезд с Замковой горы на санках, когда на огромной скорости мы пересекали весь Неман.
 — А когда пришло понимание того, что можете стать чемпионкой?
— Не было у меня в тот период никаких спортивных амбиций. Было просто интересно. Я стала чемпионкой города. Меня с тех пор и стали называть первой. Все сложилось как-то само собой...
— Ваш тренер Ренальд Иванович Кныш неоднократно говорил, что вы должны были стать олимпийской чемпионкой не в 1964 году в Токио, а в 1960-м в Риме. Что произошло тогда? Почему вас не взяли в команду?
— И я, и Ренальд Иванович в то время об этом ничего не знали. Об этой истории я узнала от Кныша только после Мюнхенской Олимпиады. Меня просто не известили, что я вызывалась на сбор перед Римом. А раз не приехала — не попала в сборную. Кто должен был известить и кто этого не сделал, сегодня уже не имеет значения.
— Пятьдесят лет назад на чемпионате мира в Праге вас перед началом самих соревнований ночью на тренерском совете снимают с команды. А ведь в то время вы были одной из сильнейших гимнасток мира. Что случилось?
— В 1962 году на Кубке СССР я стала второй. Проиграла всего одну тысячную балла. Перед выполнением опорного прыжка, а это был мой коронный вид, один из судей сказал мне: «Можешь не стараться. Победитель уже «назначен». Я проиграла Софье Муратовой. Ее муж в то время был старшим тренером сборной команды Советского Союза по гимнастике. Переживала я тогда или нет, сегодня уже не скажу. Наверное, да. Мне ведь было всего 17 лет. Все были старше меня минимум лет на десять. Я попала в «непробиваемую» советскую гимнастическую сборную, которая выигрывала все подряд. Кого ни поставь в команду — выиграют.
Кто сегодня вспомнит такую гимнастку, как Людмила Громова? А между прочим, она стала в Токио олимпийской чемпионкой! Просто она была ученицей Игоря Степановича Журавлева, тренировавшего ее в московском ЦСКА. А Журавлев был мужем сестры Софьи Муратовой. Вот и все.
Заседание тренерского совета состоялось в ночь перед стартом. Днем на тренировке в присутствии переполненного зала я неоднократно срывала гром аплодисментов. А наутро меня уже не было в команде. Был ли инициатором моего снятия с чемпионата тренер Ларисы Латыниной Мишаков, не знаю. Скорее всего, это было коллективное решение московской группы тренеров, которые в то время обладали неограниченной властью в сборной.
Об этом мне рассказал также после мюнхенской олимпиады Ренальд Кныш. А с ним поделилась своими опасениями и недоумением по этому поводу Вера Чаславска, которая через десять лет призналась, что опасалась только меня. На том чемпионате абсолютной чемпионкой стала Лариса Латынина.
— Какой вам запомнилась Чаславска? Ведь эта та гимнастка, которая прервала монополию советских спортсменок и победила непобедимую Латынину?
— Впервые я увидела ее в 1958 году на чемпионате мира в Москве. В Чехословакии когда-то была очень сильная и именитая гимнастка Ева Босакова, она была и чемпионкой мира, и чемпионкой Олимпийских игр. Чаславска ее ученица. У Веры не было ярко выраженных гимнастических данных. Но она была уверенна, мастеровита и стабильна. Чаславска победила в итоге Латынину ее же оружием — ровным выступлением на всех снарядах. Хотя справедливости ради отмечу, что Вера была из нового поколения. Она всего на год старше меня.
— В спортивном мире о Ренальде Ивановиче Кныше мнение у всех неоднозначное. Я не имею в виду скандальные заявления Корбут. Одни говорят, что он был жестоким тренером, другие — романтиком. А для вас Кныш — кто и что?
— Ренальд Кныш — фигура яркая, неоднозначная и противоречивая. Я не могу назвать его жестоким. У нас часто возникает путаница с требовательностью и жестокостью. Кныш был не тренером-методистом в группе здоровья. Он тренировал спортсменов высшего уровня. Гимнастика — травматичный вид спорта. К слову сказать, никто из учеников Кныша ни разу не получил серьезных травм, опасных для жизни. У него уникальная методика.
Кныш — это ежедневные тренировки. Кныш — это переход на две тренировки в день. Кныша во время его активной работы называли чуть ли не истязателем спортсменов. А он просто перевел гимнастические тренировки из разряда любительских в профессиональные. Ренальд Иванович в своей работе всегда знал и понимал, что делать и как делать. Ему не хватило аппаратных навыков в подковерных спортивных баталиях. Это правда. Но это его характер. Он такой, и другим быть не может! Мы, его ученики, и я в том числе, часто страдали из-за этого. Он не разрешал нам ходить на танцы по вечерам, но мы все равно убегали. Не разрешал встречаться с мальчиками, но мы все равно находили и время, и возможность встретиться.
Кныш — максималист, он редко хвалит людей. Ему вообще редко что-нибудь нравится. Из-за его максимализма очень часто страдали близкие ему люди и, прежде всего, он сам. Сколько я его знаю, всегда спорю с ним, не соглашаюсь. Убедить его во многом не могу, как и он меня по многим вопросам.
— Сколько денег в виде призовых вы получили за олимпийское «золото» Токио? Вопрос, который в советское время задавать было не принято. Но сегодня его, как правило, задают первым…
— Тысячу советских рублей, четыреста из которых высчитали за форму. Тогда это не обсуждалось и не оговаривалось. Мы рады были и тому, что дают. Более или менее за победы на Олимпиадах стали платить в 70-х годах прошлого века. Но и те призовые не шли ни в какое сравнение с нынешними гонорарами.
— По тем временам вы рано ушли из гимнастики — вам было всего 22 года. Не жалеете? Ведь можно было еще посоревноваться?
— Нет, не жалею. У меня был перелом лодыжки. Это такая профессиональная травма, ее еще называют футбольной. Самая маленькая кость плохо срастается. Плюс ко всему я уже вышла замуж. Ренальд Иванович сказал мне, что гимнастика для меня закончилась. Он не представлял себе, как можно тренировать взрослую замужнюю женщину.
Я стала работать тренером. Вообще-то я стала тренировать еще в то время, когда училась в школе в восьмом классе. Тренеров не хватало, и Кныш попросил меня взять группу. Я даже за это получала зарплату, хоть и небольшую, но тем не менее.
— Но новая гимнастика все же взяла свое. На смену вам пришла ленинградка Наталья Кучинская. Она и сегодня легенда. В чем секрет ее гимнастики?
— Наташа была красивой гимнасткой. Мягкой, эластичной. Кучинская поменяла в гимнастике поколение «старух». Про старшее поколение Ренальд Кныш говорил: «Они ползают по снарядам». Может, это и некорректно с моей стороны, но в свое время я старшее поколение считала старухами. Говорю, как на исповеди. Может быть, во мне говорит обида. Как гимнастку, меня сломали на сборах перед Токио. И дело вовсе не в том, что я «наела полпудика». Не было этого! Это аллегория Ренальда Ивановича.
Методика тренировок Кныша неповторима. Полгода я перед Олимпиадой тренировалась совсем по другой методике. Все, что было наработано годами, испарилось вмиг. И тем не менее, в абсолютном первенстве я стала третьей в команде и восьмой в общем зачете. Могла ли выступить по-другому? Думаю, что да.
— С кем из сборной вы дружили и общались? Как проводили свободно время? Что увидели, поездив по миру? Какой самый анекдотичный случай запомнился?
— Дружила только с Ириной Первушиной, она была чемпионкой мира в упражнениях на брусьях. Мы были из разных поколений. Все мои коллеги по команде уже прошли по две Олимпиады, все сплошь титулованные, замужем, имеющие детей. Да плюс ко всему этому я — девочка из провинциального Гродно, а они столичные примы.
После Олимпиады в Токио все мы ждали приглашения на правительственный прием. Жили в гостинице в Москве. А меня просто забыли вовремя позвать. Есть такое слово — забыли... В то время было обидно, а сегодня все это воспринимается с юмором.
Когда ездили в Швецию, то во время одной из экскурсий остановились в кемпинге размяться на воздухе, сходить в туалет. Я по своей привычной скромности стала в очередь последней. А когда вышла — автобуса уже нет. Что делать? Документов нет, языка не знаю. Усилием воли заставила себя думать: вспомнят, что забыли меня, и вернутся. Так оно и вышло.
— А сейчас с кем-нибудь общаетесь?
— Нет. И возраст уже у всех приличный, многих уже нет среди нас. Да и интересы в послеспортивной жизни у каждого свои.
— Кто, на ваш взгляд, лучший гимнаст и лучшая гимнастка второй половины ХХ века?
— Среди мужчин — Михаил Воронин, а среди женщин — Надя Комэнэчи.
— Вы — первый тренер Ольги Корбут. Вы — тот человек, который заметил и, возможно, разглядел в ней будущую чемпионку. Какой она вам запомнилась, когда пришла к вам в первый раз?
— Это была маленькая кнопочка. Внешне никаких гимнастических данных я в ней не заметила. Но что-то в душу мне запало. Возможно, хулиганистость — я ведь тоже была непокладистой девочкой. Ренальд Иванович не любит вспоминать, а я ему об этом постоянно напоминаю, что вначале он не разглядел в Корбут будущую чемпионку. И периодически говорил мне, зачем я трачу на нее столько времени, все равно ничего не получится. Но каждый раз, когда он приходил ко мне в группу, я обращала его внимание именно на Ольгу. Ее первые гимнастические успехи были очевидны. Ну а потом, когда я перешла на преподавательскую работу, она тренировалась уже в группе Кныша. Я даже с Ольгой однажды вместе выступала на соревнованиях.
— А разве такое было возможно? Ведь вы закончили активные выступления в спорте...
— Нужно было выступать на Всебелорусской спартакиаде, выполнять плановые показатели, так сказать. Год точно не помню, или 69-й, или 70-й. Гимнасток не хватало, и Кныш попросил меня выступить. Я, по правде говоря, получила ноль за выступления на опорном прыжке (тогда у гимнастов и гимнасток была такая программа) в обязательной программе. Судьи не увидели в прыжке четкость поворота на 90 градусов. Но, тем не менее, мы удачно выступили в команде на спартакиаде. В это время я была уже преподавателем, у меня был трехлетний ребенок. Это была просьба Ренальда Ивановича и, очевидно, очень забавное выступление.
— Лариса Латынина в свое время видела в вас соперницу. Ваше соперничество продолжилось и после того, как вы обе ушли из большого спорта. Какая в вашем представлении осталась Латынина? Ваша сегодняшняя оценка этой выдающейся гимнастки отличается от оценок того времени, когда вы соревновались?
— Латынина — личность прежде всего, а потом уже спортсменка. Именно благодаря сугубо личностным качествам она добилась выдающихся успехов. Есть спортсмены, которые побеждают благодаря новым находкам, потому что сильнее всех на три, а то и больше головы. А есть и те, которые побеждают благодаря ошибкам своих соперников. К этой категории относится и Латынина. В спорте ей катастрофически везло. Я вспоминаю слезы в Токио Полины Астаховой, к сожалению, уже покойной, и искренний возглас: «Почему ей везет всегда!» Не подумайте, что судьба Лытыниной — сплошь розы. В ее жизни были и шипы, был и успех, и трагедия в личной жизни. Она умеет держать удар и не ломаться.
А вторая часть вопроса, я так понимаю, относится к соперничеству Ольги Корбут и Людмилы Турищевой. Здесь вы попали в точку. Мне рассказывали, что однажды при награждении, когда Ольга обыграла Турищеву, Латынина, успокаивая последнюю, сказала ей: «Людочка, не расстраивайся, в следующий раз победишь ты». Латынина была неравнодушна к Турищевой, всегда ей помогала и очень нежно опекала. У них было что-то общее. Они умели нравиться спортивному и околоспортивному начальству. В спорте, как и в жизни, победа куется не только в спортивном зале, но и за его пределами.
— У Ренальда Кныша и Ольги Корбут очень непростые отношения. Вы что-нибудь можете добавить или прокомментировать по этому поводу?
— И Ольга Корбут, и Ренальд Кныш навсегда вписали свои имена в историю мирового спорта. Это легендарные имена. Пройдут годы, и многое сказанное сегодня будет восприниматься как некое словесное недоразумение двух выдающихся людей. В этой истории выяснения отношений нужно поставить точку и к этой теме не возвращаться. Они — часть моей жизни и по-своему каждый из них мне дорог. Без комментариев.
— Олимпиада в Лондоне. Для вас, как и для всех жителей Гродно, история, произошедшая на Олимпиаде с Иваном Тихоном, очень болезненна. Что можете сказать по этому поводу?
— На протяжении последних, если ошибусь, простите, семи лет за Тихоном, как и за Девятовским, идет настоящая полноценная охота. Судите сами: результат победителя Олимпиады почти на два метра хуже результата Ивана, показанного на чемпионате Беларуси в мае в Бресте. Перед самым стартом главного претендента на победу лишили права выступать! Идет охота не только на белорусских спортсменов, но и на саму Беларусь. Но это уже политика, сегодня мы с вами говорим о спорте.
— Вы смотрели практически все соревнования по гимнастике как у мужчин, так и у женщин. Ваш комментарий к увиденному.
— Есть хотя и робкая, но надежда. Я имею в виду постсоветское пространство. Если российские девушки начнут прибавлять в таком же темпе, то через два  года они в команде будут лучшими. На этой Олимпиаде они заняли второе место по недоразумению. У ребят конкуренция повыше, но динамика есть. К следующей Олимпиаде они вполне могут соревноваться и за первое место.
Но я обратила внимание и на другой факт. Если мы посмотрим на тренерский «пьедестал», то весь он будет постсоветским. Наши специалисты готовят гимнастических звезд по всему миру.
— А когда ждать возрождения белорусской гимнастики? Через сколько лет?
— Сроки не назову. Наша земля богата тренерскими талантами, у нас талантливые и девочки, и мальчики. Появится новый Кныш, наберет себе группу ребят или девочек  и вырастит будущих олимпийских чемпионов. Здесь есть одно «но». И это «но» — за спортивными властями. Создайте условия, услышьте, наконец, мнение Ренальда Кныша, Викентия Дмитриева, мое, если хотите, и примите решения. Результат будет. В этом у меня сомнений нет.
— Вы счастливый человек?
— Конечно. У меня две дочери. Один внук и одна внучка, есть уже правнучка Ариша. Хотелось бы больше. Но это не в моей власти.
— Спасибо за интервью. Удачи вам, доброго здоровья и оптимизма.