Персона

№30 от 26 июля 2012 года

Статья

Комментарии (0)

Дирижер от Бога

Корифей непостижимой материи, которую мы, смертные, называем знакомым словом «музыка» — таков образ народного артиста СССР Владимира Ивановича Федосеева, бессменного художественного руководителя и главного дирижера Большого симфонического оркестра имени П. И. Чайковского, выступление которого в Большом зале Белорусской государственной филармонии стало ярким, запоминающимся событием в культурной жизни страны.
На протяжении почти сорока лет Владимир Иванович не только живет в одном ритме со своей огромной семьей, но и создает атмосферу любви, понимания и пространство дыхания, в котором существуют все музыканты коллектива. Во многом благодаря дирижеру оркестр заслужил мировую известность за высокое мастерство, поклонение музыке и честное отношение к профессии. Русская глубина Владимира Федосеева — не только в исполняемых произведениях, но и в каждой фразе, в каждом движении великого дирижера...
— Перед большим гастрольным туром по Беларуси, России, странам Балтии вы побывали на Зальцбургском Троицком фестивале, выступили в Клину, объездили города Испании, сыграли в Цюрихе премьеру оперы «Князь Игорь». Как формируется программа? С учетом менталитета публики?
— Безусловно. Я знаю, что рижская публика обладает изысканным вкусом, в Вильнюсе — «горячая» публика. В Пскове, Новгороде ждут русские сочинения. Не обходимся и без Чайковского — носим его имя. Но оркестр не замыкается на русской музыке. В Вене мы играли все симфонии и концерты Бетховена, Моцарта, Малера (оркестр — лауреат малеровских премий). Готовится большая поездка по Германии, Швейцарии, Японии. Везде мы согласовываем программы. С японцами, например, довольно сложно: они любят только Чайковского...
— Для белорусов, жаждущих прекрасного, ваш приезд — огромный праздник. А для вас?
— Для меня тоже. Я чувствую белорусский народ как родной. Восторгаюсь порядком, тем, как вы живете, с каким уважением относитесь друг к другу, природой вашей, покойной, достойной. Это очень важно, и это важно сохранить.
Беларусь для нас очень дорогая страна — мы с большим удовольствием приезжаем, и всегда так горюем, когда возникают какие-то политические недоразумения. Я учился со многими белорусами в Государственном музыкально-педагогическом институте имени Гнесиных (ныне Российская академия музыки имени Гнесиных).
— Как строилась ваша карьера дирижера?
— Как ни странно, моя карьера строилась на Западе, не в России. Когда Запад меня определил, тогда и Россия признала — это у нас в порядке вещей. Я благодарен Вене за приглашение быть главным дирижером Венского симфонического оркестра.
— Каждый человек, запущенный тебе в жизнь, — учитель. Среди множества тех, кто нас учит и у кого мы учимся, есть кто-то один, особенный... Если не секрет, кто он для вас?
— Лучший учитель — жизнь! Если брать учителей по профессии, у меня их было несколько: Лео Гинзбург, который получил образование в Германии, стране, откуда «вышла» дирижерская профессия, Евгений Мравинский, которого я обожал,  бывал у него в доме, присутствовал на репетициях, Эрих Клайбер, Герберт фон Караян мне многое дали. Они — пример для меня, я стараюсь идти этим же путем. Сейчас встречается много некачественного исполнения, и для меня это — трагедия.
— У вас огромная семья — целый оркестр, настоящий живой организм. Как уравновешиваются позиции: хочу понимать и хочу, чтобы меня понимали?
— Тридцать восемь лет жить вместе с оркестром и не найти понимания невозможно. Оркестр — семья, взрослые дети, о которых надо заботиться. Все с уважением относятся друг к другу, идет постепенное обновление. Бывают всякие случаи: попадается человек, который нарушает все, но это редкость. Как правило, оркестр его «отторгает».
— Насколько изменился коллектив за тридцать восемь лет?
— Все меняется. В Советском Союзе коллектив считался и до сих пор считается одним из лучших не только в России, но и за рубежом. Раньше была традиция: не брать молодых музыкантов в оркестр. Я считал, что все-таки нужно «смешивать» поколения, и не побоялся «снять» эту идею. Слушал молодых и если видел в них талант, брал в оркестр. Они обучались у среднего и старшего поколения, становились подлинными БСОвцами и нашей семьей. У нас даже настоящих семейных пар полно! Сейчас возрастной ценз — от двадцати двух лет до семидесяти пяти и даже больше! Но ведь зрелые музыканты никак не уступают молодым, тем более, поколение это, что называется, «сцементировано». Играть в Большом симфоническом оркестре считают престижным. А молодежь становится несколько иной: ищет финансовой выгоды, и это, наверное, общая тенденция.
Мы имеем много записей, постоянно ездим — ответственность обязывает держать высокую планку. Самое главное в наше время — качество, но сейчас оно утеряно: публика путается и не знает, что хорошо, а что плохо. Можно разрекламировать  что угодно, а на самом деле это — пустое место.
Существует большая проблема в воспитании детей, но мы стараемся абонементы сделать интересными, чтобы название, идея привлекали. Например, сейчас проходит Царский абонемент «Власть и судьба»: композиции из четырех концертов о царях Иване Грозном, Давиде, Эдипе, Борисе Годунове, привлекаем и драматических актеров. Прошла программа «Война и мир», где был отражен и Кутузов, и Толстой, и Чайковский с Торжественной увертюрой «1812 год». В Париже это производило гигантское впечатление. Необходимо обязательно делать программы разнообразными.
— Сейчас наблюдается тенденция: музыканты пытаются заниматься менеджерской деятельностью. Каково ваше к этому отношение?
— Неплохо, когда есть талант дирижера и менеджера, но это редкость, и одно другому иногда и мешает: музыкант должен быть освобожден от менеджмента. Однако такие примеры есть. Я не обладаю этими свойствами: весь нахожусь в музыке. И чувствую, что иногда в нашей стране не хватает крупных менеджеров, которые есть на Западе, но которых нет в России.
— Вы сказали, что самый безупречный композитор — Бетховен...
— Композитор на все времена. С моей точки зрения, самый современный композитор: предугадать его невозможно. Время идет, а он становится все более современным. Его непросто исполнять. Для меня Бетховен — явление необычайное.
— Жизнь дарила крупицы счастья или сыпала жменями?

— Жизнь дарила счастье. Но это большой труд: так просто счастье «не сваливается» с небес — чтобы чувствовать себя счастливым, нужно много упорства в занятиях, поиске, познании.
— Возможно, иногда устаешь и от постоянного активного творческого состояния, поездок на гастроли и так далее?
— Сейчас максимальный контрактный срок для главного дирижера — три-четыре года. Раньше было по-другому: Евгений Мравинский руководил оркестром сорок лет, Герберт фон Караян — тридцать пять. Если с коллективом не находишь общего языка и общих взглядов, не развиваешь его, он тебя все равно «уберет» — исторический факт. С одной стороны, просто работать в одном коллективе: у тебя есть свой оркестр, который ты «вынашиваешь», свой почерк, собственный инструмент. С другой — сложно, потому что ты должен постоянно видеть развитие оркестра, следить за тем, чтобы молодежь правильно «подхватывала» эту эстафету. Трудно в экономическом плане: как оркестр должен жить, чем питаться. Ситуация меняется: на культуру меньше и меньше обращают внимания, бюджет выделяют минимальный — проще приехать как приглашенный дирижер.
— У вас богатая творческая жизнь, насыщенная яркими событиями. Что бы вы тихо на ушко пожелали совершенно юному дарованию, жаждущему стать истинным музыкантом?
— Безумно много трудиться. Иметь цель, которую видишь и до конца даже не понимаешь, но движешься в этом направлении. Есть множество примеров для подражания. Всеобщее жаждущее познание мира — это тяжелый процесс, но необходимый.