Женский клуб

№2 от 09 января 2020 года

Статья

Комментарии (0)

Ангелы. Среди нас

…Лилия Вячеславовна с нелепой фамилией Запятая перевернулась на другой бок и слабо застонала, привычно сказав про себя: «Опять давление поднялось, эх. И сердце что-то...». Старушка всегда разговаривала сама с собой, оставшись одна после смерти мужа. Ей было 80 лет, а единственный сын Григорий жил на Филиппинах. «Почему там»? – недоумевали соседки. «У всех по Америкам ездят или вот по Германиям, а твой что же? Там, поди, и говорят не по-людски. Язык там какой, ну?» Лилия Вячеславовна только отмалчивалась. Она по-своему любила Григория и была благодарна за сиделку Танечку, которую он оплачивал. Но сиделка тоже человек, и на Новый год Танечка устроила себе каникулы. А Запятая решила две недели провести в частном пансионате «Васильки» для стариков. Место хорошее. Даже сторож есть. Уколы какие-то мудреные делают опять же. С собой женщина ничего не взяла, кроме пухового платка – подарка мужа – и тяжеленного альбома с выцветшими фотографиями.

Правда, подружиться в пансионате ни с кем так и не удалось, все старики казались ей болтливыми и утомительными. Только прогуливалась редко, тяжело дыша и часто останавливаясь, во дворике. Ну да ничего, Новый год как-то пережить здесь, а потом после православного Рождества уже и домой. Ну а что одна, так не привыкать, прошлые праздники у сына все равно не получалось приехать. И уже 15 лет как супруга не стало.  С тех пор новогоднюю ночь Лилия Вячеславовна встречала под бой курантов, держа бокал с шампанским в одной руке и на всякий случай рюмку с валокордином в другой.

…Сашка Дергач, медбрат, проходил практику по маленькому желанию и большому блату в «Васильках». Он ненавидел медицину и все, что с ней связано, был единственным пареньком в группе медсестер и угрюмо реагировал на шутки про медбратьев. Пошел он «неволиться» по настоянию родителей. Истово любил только одно – рисовать. И с лекций по анатомии был часто выгоняем, ибо умудрялся даже рисуемым скелетам придавать меланхолию и тоску по утраченной плоти. Но уколы делал исправно и, как ни странно, легко, старики его обожали. Его девушка Полина только фыркала и одобрительно кивала, глядя на клочки от рисунков, которые под ее взглядом Сашка выбрасывал в мусорницу. Она грозилась уйти к лощеному красавчику Евгению, если Дергач не одумается и не бросит свои каракули. На Новый год он собирался подарить ей серебряного ангела на цепочке, купленного заранее и упакованного в красный бархатный мешочек.

...А вот сторож «Васильков» Иван Петрович с гордой фамилией Соболевский свою работу любил. Ему нравилось, когда все затихнет, замолкнет на ночь, обойти свои владения, подергать замки, проверить ручки. Даже в старехоньком сарае, где собирали всякий хлам уже лет 40,  посветить фонариком обязательно. Недавно откопал там в куче хлама еле живой патефон со стертой  пластинкой с неведомой музыкой и безуспешно пытался завести. Тут спокойно. Надежно. Он хозяин. Ему не «подфартило» с крикливой женой Натальей, которая любила заложить за воротник и часто уезжала к родне в деревню «проветриться». Зато повезло с 7-летней дочкой. Девочка была одаренной, и ей одинаково легко давались все предметы. Но в ней кипела страсть – Даша мечтала быть балериной. Матери – наплевать, отец не одобрял увлечение, считая баловством. Математика, по его мнению, – другое дело. Бухгалтером будет! Не то что он и жена. Два неудачника. Но с Нового года все должно пойти по-другому. Иван Петрович даже отыскал в городе «Ленинградский» торт, который теперь недобро «косился» на стоящий рядом на столе «угрюмый» патефон. В коридоре украдкой, чтобы не видел отец, выводила фуэте Дашенька, старательно вытягивая носочки и представляя афиши с жирной строчкой: «Прима Дарья Соболевская».

…Смеркалось. Лилия Вячеславовна посмотрела на неведомые лакомства, присланные сыном. Какие-то посыпанные шарики и палочки, пахнущие… «Ну чем же они могут еще пахнуть, Филиппинами, конечно!» – сказал бы ее здравомыслящий разумный Григорий. Нет, не сын. Муж. Которого она любила так, что и сыну дала то же имя. Но… Ай, зачем грустить, сегодня 31-е, надо успеть заварить в термосе чай. И ровно в полночь выпить крепкого черного. С этими самыми «филиппиностями». Да, пожалуй, без спиртного! Давление, давление.

…Сашка плохо помнил, как подбежал к подъезду Полины и увидел ее целующуюся с Евгением. Он на автомате подобрал выпавший из руки бархатный красный мешочек и, не зная, куда ему деваться, набрал цифры на мобильном: «Ленка, я передумал. Я смогу в ночную. Да, все ок, просто родители ее увезли на лыжах кататься, вот только узнал. Так что через полчаса буду. Да не за что, сочтемся!»

А Ивану Петровичу пришла эсэмэска, написанная явно нетрезвой рукой о том, что Новый год его примерная супруга Наталья проведет тоже в деревне, потому что ей все надоело. И городская тусклая жизнь. И такой же тускло-пыльный Иван. И неказистая обшарпанная «однушка». И даже их правильная дочка Даша пусть катится к лешему со своими способностями. Ишь, выискалась, как укором матери бог послал! Соболевский, сгорбившись, не знал, как сказать дочери, что идти им некуда. И не к кому. Что Новый год встречать им придется в его служебной каморке в «Васильках», где даже телевизора нет.

«Так, а к этой в 220-ю палату зайти надо будет, она сама еле ходит, понял? И не позже одиннадцати, у нее строго по часам, помнишь?» – «Лен, да помню, помню, беги ты уже!» Дергач перестал считать пропущенные от Полины звонки, поставив телефон на беззвучный режим и твердо решив простить ее только, если она сама приедет. И все объяснит!

Он взял ампулу с лекарством, шприц и направился к двери  с табличкой 220. Сделав укол Лилии Вячеславовне, Сашка устало присел на краешек постели и флегматично начал жевать протянутую ему старушкой непонятную субстанцию: «Это вкусно, не бойтесь!». И вдруг неожиданно для самого себя разрыдался.

Даша, которой было позволено поиграть (хотя она, конечно же, танцевала!) в музыкальном зале и которая как раз возвращалась к отцу, потому что надо было ехать домой, услышала странные звуки. Чей-то плач. Похоже, мужской. Она осторожно открыла дверь и увидела молодого парня в белом халате и заботливо склонившуюся над ним хрупкую пожилую женщину. «Заходи!» – приветливо обернулась она к девочке.

…Иван Петрович в ужасе решивший, что потерял не только жену, но и дочь, методично обходил здание в поисках девочки, когда его внимание привлекла оживленная беседа. Он постучал. «Папа!» – радостно повисла на нем Даша, – «смотри, какая тетя Лиля красивая была!» – и протянула ему фотографию невероятно прелестной юной танцовщицы. Рядом, за столиком, Сашка пытался огрызком карандаша поймать с другого фото летящий силуэт женщины с нелепой фамилией Запятая.

…Когда пробили куранты, выяснилось, что у телевизора в палате 220 нет звука. Но зато принесенный Иваном Петровичем патефон словно в последний раз в жизни внезапно заиграл вальс. В разномастные чашки налили крепкого черного, и порезанный «Ленинградский» казался самым вкусным на свете. А может, и был таким. И на Дашиной шее красовался серебряный ангел. Он улыбался…