Портрет современника

№17 от 27 апреля 2016 года

Статья

Комментарии (0)

Геннадий Гарбук: полвека на сцене

Диалог с народным артистом Беларуси Геннадием Гарбуком в его гримерке в Национальном академическом театре имени Янки Купалы был похож на спектакль. Легендарный актер вспоминал яркие страницы творческой биографии, рассказывал истории из театральной жизни, даже делился опытом посадок на даче, а он хозяин, без ложной скромности, хороший. И это все колоритно, живо, тепло, так, что за разговором два с лишним часа пролетели незаметно.

— Геннадий Михайлович, для многих зрителей вы стали Василем Дятликом, Петраком из «Людей на болоте», Андреем Ходасом, дедом Талашом. Да и еще целый ряд сыгранных вами ролей полюбились миллионам зрителей. А вы какие выделяете?

— У меня всегда один ответ на вопрос о любимой роли. Это та роль, которая лучше всего удалась и которую с благодарностью принимают зрители. Потому что их столько было за более полувека службы в театре, что как их выделишь?..

Я, например, фильм «Белые росы» очень люблю. За то, что режиссер Игорь Добролюбов, светлая ему память, прекрасный человек и художник сумел сделать кино, которое не стареет. Есть много очень хороших фильмов 60, 70, 80-х годов прошлого века, культовых, как модно говорить. На них все равно есть какой-то осадок времени. А на этом нет. Вот загадка! Хотя я понимаю, почему так. Какая тема этого фильма? Так сразу двумя словами и не скажешь. Он о жизни, о быте, об окружающей обстановке. А кроме того, Игорь Михайлович сумел подобрать команду. Что ни роль — то «асоба», говоря по-белорусски. Все — великолепные актеры, всем лег на душу сценарий, все работали с полнейшей отдачей. Поэтому с экрана идет любовь к людям, к жизни.

— В фильме «Белые росы. Возвращение» вы не смогли работать?

— По настоянию драматурга Алексея Дударева все герои из первого фильма, кто жив и здоров, должны были сниматься во втором. Но когда сделали пробы, я отказался — такую немощь на экран тащить нельзя. В то время я плохо ходил, мне как раз предложили сделать операцию на коленях, потому что суставы стали разрушаться. Поэтому в фильме я не снимался. Кстати, после операции долгий реабилитационный период был, но сейчас другим человеком себя чувствую, каждый день много хожу — три тысячи ступенек одолеваю. Не даю себе расслабиться. Со спортом я всегда дружил, йогой занимался, бегал.

— Чем еще заполнена ваша жизнь вне сцены?

— Да я же деревенский, очень на даче любил работать. Только несколько лет, как не занимаюсь ею, а прежде у меня каждый клочок был возделан. С собственного огорода на целую зиму урожая хватало. А картошку я по бельгийскому методу выращивал, очень эффективному. Меня сосед по даче научил.

— Вы по характеру активный, деятельный?

— Дорогу очень люблю. Обожал выездные спектакли в колхозы. Я знаю уклад жизни деревенских людей. Летом они встают с восходом солнца и в постель ложатся, когда хозяйство обихожено, коровы подоены, свиньи накормлены, куры на насесте. Когда темнеть начинает, когда люди свое хозяйство в порядок приведут, тогда на спектакль придут. И ведь не спали, а с удовольствием смотрели. Еще с институтских времен я запомнил, как мой великий учитель Дмитрий Алексеевич Орлов говорил: «Чем хуже условия, тем с большей отдачей и собранностью надо играть». Я это правило всегда соблюдал. И сельские люди всякий раз тепло принимали. Как ни странно, очень не любили спектакли на колхозную тему. Да мы это знаем, у нас то же самое происходит, говорили. А вот зарубежные пьесы обожали. Был спектакль у нас «Память сердца» Корнейчука. Это такая мелодрама из мелодрам: любовь в войну, потом расставание, встреча через много лет. Этот спектакль так принимался, боже мой! Море слез всегда было.

Жаль, что больше таких выездов нет. Мой последний выездной спектакль лет пять назад был в Дзержинске. Пьеса «Парфен и Александра», в ней заняты только два  актера. Спектакль хороший, мелодрама. Так на транспортные расходы по перевозке декораций ушли такие средства, что мы еще и должны остались.

Раньше, когда молодой был, утром — запись на радио, потом репетиция в 11 часов в театре. С двух часов на телевидении, радио, а вечером кино. Очень любил радиоспектакли читать. Но я только на белорусском читаю. Однажды мне предложили текст на русском языке. И хорошо я сказал «дайте послушать». В записи так ужасно мой белорусский акцент слышен, хотя вроде бы по-русски говорю. Сказал: «Сотрите и больше не предлагайте мне русского текста».

— Могу предположить, что вы очень требовательны не только к себе, но и к тем, с кем работаете.

— Да, например, не могу согласиться с тем, что теперь актеры не гримируются. Я всегда вспоминаю своего учителя и чем дольше живу, тем больше понимаю справедливость его слов. Грим – это вежливость артиста. Без грима как выходить на сцену? Бледность свою нести? Женщины, надо отдать должное, никогда без грима не выходят, а мужчины почти не гримируются. Это лень, распущенность, да и режиссура теперь не следит. Режиссеры видят, но ни слова не говорят.

— Геннадий Михайлович, интересна ли вам современная драматургия, спектакли, которые сегодня ставят?

— Ненавижу люто, когда вижу «по мотивам». Я люблю классику, не понимаю, когда ее преподносят так, что хочется из зала встать и уйти. Сделай свое и потом изгаляйся, как хочешь. Смотрел несколько спектаклей зарубежных, бывших у нас на гастролях. Известные постановки, популярные в европейских странах. Но как бы это ни называли, современным прочтением и тому подобным, не могу такое принять. Безвкусица и пошлость этому имя.

Сегодня такие непонятные порой подходы у молодых режиссеров. Я всегда спрашиваю у режиссера: про что мы будем играть? И не всегда мне четко и внятно могут сказать.

— Вы в своей творческой жизни с завистью сталкивались?

— Была такая история давно. Ставился спектакль на производственную тему, о жизни заводской молодежи. Пьеса ужасная по всем статьям. Исполнитель главной роли моим другом считался. По его предложению все занятые в постановке договорились провалить свои роли на сдаче, чтобы худсовет снял этот спектакль. А у меня-то роль очень хорошая была, я ее сделал бы как надо. Но я ее завалил намертво, как договорились. А он в белом фраке.

— Знаю, что вы о карьере эстрадного исполнителя мечтали. 

— Очень петь люблю. У меня есть певческая программа из 18—20 песен, два отрывка из спектаклей. Про себя немного рассказываю. Эту программу очень хорошо принимают, недавно ездил к пограничникам, в Полоцкий пограничный отряд. С удовольствием выступаю с ней.

 У меня все родичи пели. По отцовской линии у нас в родне были цыгане, мой прадед цыган. Он очень хорошо пел, и я цыганские песни исполняю. Хотя в детстве был тихий, спокойный. В первом классе меня классная привлекла в танцевальный кружок. Там одни девчонки были, и когда парами надо было танцевать, они надевали мужские штаны. А в восьмом классе я уже в школе всей самодеятельностью заправлял, хором руководил, пьесы ставил, стихи учил читать.

— А как родные к выбору вашей профессии отнеслись? Ведь несерьезно же: актерство, лицедейство?

— Нет, мама очень гордилась и отец тоже. После института поехал по распределению в Витебск и у меня все хорошо пошло. Но вот проклятье, ни одного спектакля у себя на родине не сыграл. Ведь я из-под Ушачей, а наш театр каждый год два летних месяца ездил по райцентрам и колхозам. А часть труппы оставалась репетировать постановки к новому сезону. И так совпало, что ни разу за 3,5 года не выезжал, все время репетировал.