— Красный крест на белом фоне ассоциируется с чистотой помыслов и красотой поступков. Но есть и другая сторона, о которой не задумываешься, пока не столкнешься: медицинским сестрам Красного Креста ежедневно приходится бинтовать гнойные раны, врачевать пролежни и трофические язвы, ухаживать за лежачими больными, зачастую призревать тех, кто у остальных вызывает только презрение. Нина Николаевна, как удается сохранить светлую душу, сталкиваясь с этим ежедневно многие годы?
— Работаю в Красном Кресте с 28 мая 1967 года. На протяжении долгих лет вела учет своих подопечных, да тетради давно поистрепались. Полагаю, всего у меня на обслуживании было более 600 человек. Всех ли помню? Самых тяжелых — всех.
Специфика нашей работы такова, что если начинаем обслуживать человека, то, как правило, не оставляем его до последнего дня. Если есть родственники, связываемся с ними. Если умирают одинокие, то, бывает, сами и хороним...
— Какие пути-дороги привели вас в службу милосердия Красного Креста?
— Моя профессия была словно предопределена. Отец три года лежал после полученной в колхозе травмы (а в Великую Отечественную воевал на передовой, дошел до Берлина — и ни единой царапины). Мама рано умерла, сестра страдала тяжелой формой астмы. Другого пути, кроме как в медицину, у меня не было — похоже, судьбой загадано помогать больным, и своим, и чужим.
В 1965 году поступила на двухгодичные курсы Красного Креста в Минске, получила прикрепление к 20-й поликлинике Фрунзенского района. Стала работать патронажной сестрой (так раньше нас называли). В то время в столице было 50 медицинских сестер Красного Креста, а сейчас — всего лишь семь.
— Кем были ваши первые подопечные?
— Тогда приоритетно сестры милосердия обслуживали инвалидов войны — и одиноких, и семейных. Многие нуждались в нашей помощи. Сейчас среди подопечных больше одиноких престарелых и инвалидов. Мы не только медицинскую помощь оказываем, но и социальную.
— Нина Николаевна, а как вы называете про себя своих подопечных?
— Так и называю — подопечными. Не больными... За столько лет мы не просто привыкли друг к другу — сроднились. Кого называю по имени-отчеству, а кого и уменьшительно-ласкательно. И они меня также. Бывает, Ниночкой зовут. Среди моих подопечных есть люди в возрасте под 100 лет, я им в дочери гожусь, хотя пенсию уже чуть ли не 20 лет получаю.
— Знаю, что сестры милосердия ухаживают за людьми, которых в соответствии с законодательством не могут брать на обслуживание социальные работники (речь идет о психохрониках, ВИЧ-инфицированных и т.д.). Слышала, что у операторов, которые снимали о вас фильм, сдавали нервы...
— Были у меня и наркоманы, и ВИЧ-инфицированные, кем только не приходилось заниматься! Но в основном это люди, нуждающиеся в перевязках из-за пролежней, трофических язв. Больные, престарелые, одинокие, инвалиды с детства...
Расскажу об одном своем подопечном. О нем мне из поликлиники сообщили. Антисанитария у него была полнейшая, человек лежачий, никто за ним не ухаживал. Голодал, кожа да кости, весь в пролежнях, спина, ноги, ягодицы буквально черные. Пришлось срезать некрозные ткани, чистить эти участки. Сама все делала, хотя одной бинтовать лежачего человека очень сложно.
Когда более-менее привела этого человека в порядок, позвала волонтеров, они вытравили насекомых, привезли матрас, установили кровать. Я выходила—выпросила ему первую группу инвалидности, теперь он пенсию получает больше моей. Соседка удивляется: мол, думали, он и недели не протянет, как вам удалось его вытянуть?!
У Саши есть дочь, квартира на нее записана. Я так считаю: владеете жильем — будьте добры, ухаживайте за теми, кто в квартире живет. Почему об этом человеке должно государство заботиться или сестры милосердия? Неправильно это...
— Как удается выстраивать взаимоотношения со столь разными людьми? Знаете какое-то волшебное слово?
— Шутите (улыбается). Сначала надо вести себя очень осторожно, к каждому — свой подход. Одни крайне недоверчиво относятся, опасаются незнакомых людей. Другие очень радуются, как только услышат, что к ним пришли из Красного Креста. Заслужить доверие непросто. Кто-то быстрее оттаивает, кто-то медленнее, но как же они меня ждут!.. После отпуска пришла к своей подопечной — слепой 98-летней бабуле, обнялись, и она заплакала: «Ниночка моя пришла!»...
— Было ли, чтобы подопечные отказывались от ваших услуг или вы — от них? Не возникало желание больше никогда не переступать порог чьей-то квартиры?
— Есть у меня подопечный с рассеянным склерозом, один живет, очень нервный человек. Если на 15 минут задержусь или раньше приду, беда — раскричится, трясется так, что вставная челюсть выпадает... А как-то опоздала (надо было дождаться сменщицы, нельзя было оставить бабулю без присмотра), так домофон отключил, стучу — не открывает принципиально. Укол в тот день не сделала, не пустил в квартиру, как я ни просила. А обслуживаю его, между прочим, уже лет 20.
Иногда и муж мне говорит, и многие люди, которые знают мою работу: мол, мы бы туда ни за что не пошли. Но как же не пойти?
Такими людьми заняться все равно как быть в лесу с бороной: зацепишься — не выберешься...
— Ваша работа тяжела и психологически, и физически. Как снимаете стресс после рабочего дня?
— Приходишь домой — и окунаешься в обычные женские заботы. Раньше много вязала по вечерам, шила обновки детям. Дача есть, люблю цветами заниматься. Очень люблю грибы собирать. Придем в лес, все вперед бегут, а я потихоньку, не торопясь, киечком листики переворачиваю, шуршу — и грибов больше всех наберу.
— Как близкие относятся к вашей работе?
— У меня муж и три сына. Все мне помогали — волонтерами были, разносили гуманитарные посылки. Некоторые подопечные до сих пор их помнят, интересуются. Трое внуков у меня, правнучка родилась.
Подопечные мне часто домой звонят, разговариваю с ними подолгу. К этому моя семья давно привыкла... Правда, переживают, что возраст у меня уже неподходящий для ежедневных «похождений». А о самых тяжелых ситуациях я им не рассказываю, жалею.
Семья наша верующая, в церковь ходим. Вера жить помогает. И работать тоже. Как-то попросили меня помочь бомжу, который прибился к храму. Получила благословение — и все пошло на лад. Документы человеку выправила — и в милицию надо было с ним ходить, и в поликлинику, и в кожвендиспансер, и в соцзащиту... В итоге устроили в дом-интернат. Видела его потом, говорит: «Матушка Нина, я так вам благодарен! Жил на улице, никому не нужный, а теперь моя жизнь — лучшей и не надо».
— Всегда отмечались такие качества белорусов, как отзывчивость, сострадание, доброта. Как вы считаете, люди стали более эгоистичными и равнодушными?
— Мне встречаются все больше хорошие люди. Честно. Но соседской помощи действительно стало поменьше. В былые времена добрый сосед был ближе, чем родственник. А теперь многие хотят, чтобы денежки платили.
— Приходилось ли вам встречаться с сестрами милосердия из других стран? В чем отличие их работы?
— Конечно, встречалась. У нас и тренинги проводятся, и семинары, и помощь мы получаем от зарубежных обществ Красного Креста. А главное отличие в том, что у них узкая специализация: одна давление измеряет, другая — уколы делает, третья — перевязывает, четвертая — только пролежни обрабатывает. А мы все делаем, весь комплекс медико-социального ухода.
— Потребительское отношение к жизни завладевает умами и молодых, и пожилых, меряются автомобилями, домами, драгоценностями... А по-вашему, в чем богатство?
— Я люблю золото осени, когда клены стоят желто-красные... А богатство материальное — пустота, в нем нет ни любви, ни красоты.
Елена ПРУС