Персона

№27 от 02 июля 2015 года

Статья

Комментарии (0)

Крапива жгучий

— Высокий и строгий мужчина, ростом свыше 180, мне, ребенку, казался в свое время великаном. Как старшая и любимая внучка, я имела кое-какие привилегии, к примеру, могла в любое время зайти к деду в кабинет. На столе у него стояла немецкая трофейная печатная машинка, неизменный атрибут его творческого процесса. Ее он приобрел после войны, какой-то мастер переделал шрифты, и она сопровождала его до последнего дня. Как и бабушке, мне иногда позволялось на ней печатать. Кондрат Кондратьевич умел рисовать, и нас часто можно было застать за этим занятием. Запомнилось его трепетное отношение к книге, которую, чтобы не повредить, он всегда брал с полки двумя руками. Не любил, когда в них что-то черкают, делают пометки.
— Елена Игоревна, на каком языке общались в семье?
— Дед говорил на двух языках — русском и белорусском, и очень естественно и незаметно переходил с одного на другой. В доме царила двуязычная культура. Он старался привить нам культуру разговорной и письменной речи, выработать хорошее знание и чутье родного языка. Вспоминается такой случай. Принесла как-то ему на суд одну из первых научных работ, написанную на белорусском. Он посмотрел и вынес вердикт: «Вижу, что текст сначала писала на русском, а потом переводила. Так нельзя, надо стараться выразить мысль сразу по-белорусски, иначе это сразу заметно». Его урок запомнила на всю жизнь.
— Каким был в быту наш самый известный баснописец?
— Удивительно опрятный человек. Даже на даче никогда не видела, чтобы он ходил в растянутой выцветшей футболке или в брюках с вытянутыми коленками. И на природе он не позволял себе расслабиться, носил легкий хлопковый костюмчик, очень любил рубашки, которых было немало в его гардеробе. Одни для дачи — темно-серые, в клетку, другие для работы — белые, всегда накрахмаленные, выглаженные. Никогда не был небритым. Дед, близко воспринимавший все к сердцу, между тем отличался выдержанностью и тактом, не позволял дома давать волю эмоциям, повышать голос. Ни разу в жизни не слышала от него бранного слова.

— Хотя, возможно, человек, прошедший войну, имел право на подобную вольность…
— Кондрат Кондратьевич прошел не одну, а четыре войны! В 1915 году, во время Первой мировой, его призвали в царскую армию. Поскольку он имел квалификацию народного учителя, это давало возможность окончить офицерскую школу и получить звание прапорщика, а впоследствии и поручика. Он признавался, что было крайне неловко, когда к простому сельскому пареньку с деревни Низок обращались «Ваше благородие». «Они такие же крестьяне, солдаты, как и я. Мой дед крепостной, отец родился при крепостном праве», — вспоминал он позднее. Но так было положено по уставу.
Воевал дед на передовой, на Румынском фронте. Затем были военный поход за освобождение Западной Белоруссии, советско-финская, а вскоре и самая кровопролитная в истории человечества война…

— Что рассказывал Кондрат Кондратьевич про Великую Отечественную?
— Дед не любил говорить о войне, все эпизодически, по случаю… Поэтому вспоминаются лишь отдельные штрихи. Спросила однажды, а не страшно ли было на войне. Он интересно так ответил: «Поначалу вроде страшно. Но потом видишь: снаряд разорвался где-то там, другой тоже упал в стороне... И начинаешь думать, что целятся не в тебя… И страх постепенно уходит». То есть включаются механизмы психологической защиты, как мне представляется. Он говорил, что очень тяжело необстрелянным солдатам, особенно трудно пережить свой первый бой, а закаленному бойцу воевать куда легче.
Врезались ему в память и первые дни войны. Дедушка уезжал из Минска под бомбежками и оглядывался с болью в сердце на родной город, охваченный огнем. Жуткое было зрелище. Бомбежки, обстрелы «Юнкерсов», кровь, пожары и пепелища — враг налетел, ошеломив столь массированным ударом.
— Не все знают, что популярный когда-то «Вожык» выходил в июле 1941 как агитплакат  под названием «Раздавим фашистскую гадину».
— История раздавиловцев, как называли сотрудников редакции «Раздавим фашистскую гадину», началась в Гомеле. Пока город еще не был оккупирован фашистами, здесь в июле 1941 года вышло 13 номеров боевого листка. А всего увидело свет 142 выпуска. С апреля 1943 года редакцию возглавлял Кондрат Крапива. Среди раздавиловцев были Петрусь Бровка, Кузьма Чорный, Заир Азгур, Иван Ахремчик, Евгений Зайцев. Они осмеивали бредовые планы фашистского командования, клеймили позором пособников немцев из числа предателей белорусского народа. Листок воспитывал ненависть к оккупантам и призывал к борьбе с захватчиками. Люди ждали каждого очередного выпуска и зачитывали буквально до дыр.

— Война — это еще и большая личная потеря для Кондрата Кондратьевича…
— Сын Борис, мой дядя, погиб под Сталинградом. Ему было 20 лет: красивый, на голову выше отца, в расцвете сил… Говорят, он был очень талантливый в творческом плане. Дедушка хранил письма Бориса с фронта как самую дорогую реликвию. Читать их не разрешал, хотя прямо это и не запрещалось. И только когда он отдал эти личные письма в архив, в научную библиотеку Академии наук, я их уже основательно почитала. Очень трогательная переписка. Перед отправкой на фронт Борис проходил подготовку в запасных войсках и радовался в письме, что мама и семья нашлись, иначе он собирался искать их после войны. Представьте себе, он даже ни на секунду не сомневался, что останется жив! Эдакая юношеская беспечность. Правда, пройдя первые бои, он, словно сразу же повзрослев, пишет уже по-другому: «Мама, папа, я вас всех люблю и безумно скучаю. Как я хочу жить!». Не случилось…
У Кондрата Кондратьевича было четверо детей. Старший Толя умер в раннем детстве, Борис погиб на войне, а младшенькая, красавица и певунья Людмила, тяжело заболела и умерла во цвете лет. Остался лишь Игорь, мой отец. Как видите, дедушка пережил смерть троих своих детей, это горькие и страшные удары судьбы.

— О феноменальной памяти вашего деда ходили легенды.
— Дедушка знал немецкий, польский, украинский. Как ученый изучал диалекты Беларуси, руководил работой по составлению диалектического атласа, знал значения и происхождения всех слов, даже в преклонном возрасте. Он держал в памяти много телефонных номеров, и домашние охотно этим пользовались, записную книжку не заводили, а как только возникала необходимость, бежали к Кондрату Кондратьевичу, и он тут же «выдавал» искомый номер.

— Преемственность поколений — заезженное для вас понятие или есть в нем особый смысл?
— Мне кажется, надо учиться брать на себя ответственность за все, что случается в нашей жизни. А ее основы закладываются в семье, крепнут в обществе. Как бы мы ни старались, но незримая ниточка взаимосвязи с нашими родителями, дедами, бабушками существует, и твое имя, твоя фамилия во многом обязывают. Хочется верить, что дедушка, видя наши поступки, не очень на нас сердится. Дети и внуки Кондрата Крапивы работают в разных областях, но все они имеют творческое образование. Видимо, его гены оказались очень сильными… Праправнук Кондрата Кондратьевича, Глеб, учится в белорусскоязычной гимназии. Ему десять лет, мальчик серьезный, вдумчивый, работает сейчас над своим первым научным проектом по творчеству Крапивы.
Знаете, я часто думаю о жизни деда… Она неоднозначная — в чем-то тяжелая и в чем-то успешная. Он рано, в десять лет, остался без мамы, у которой из девяти детей в живых остались только двое. Пережил смерть троих своих детей и смерть любимой женщины, моей бабушки Елены Константиновны. Но он по-своему был счастлив, он успел реализоваться, его ценили ученики и к его слову прислушивались коллеги, его басни пережили свое время, их разобрали на цитаты. В его автобиографии есть такие слова «Я хацеў умяшацца ў жыццё i сёе тое ў iм  паправiць». На мой взгляд, это ему удалось.

Иван Науменко:
«Если бы Кондрат Крапива даже не написал своих драм и сатирических комедий, романа «Медведичи», то одними только своими баснями, сатирическими стихотворениями он занял бы одно из первых мест в белорусской литературе… Это такой сгусток острого народного ума, разящего смеха, осмеяния зла и утверждения добра, которых до Крапивы не знала белорусская литература».