Страницы истории

№3 от 15 января 2015 года

Статья

Комментарии (3)

КОРОТКЕВИЧ

Есть такое выражение: «Экранизация литературных произведений избавляет от их прочтения». Это правило действует практически всегда, но бывают и исключения. И эти исключения как раз и определяют, что гениально, а что временно.
Классический пример сложности, а если быть более честными, то и невозможности экранизации и постановки на сцене театра является Михаил Булгаков. Попыток постановки его произведений и их экранизации было много, но удачным можно признать только фильм «Собачье сердце». И причина скрывается вовсе не в простоте этого произведения, а в гениальности актеров, подобранных режиссером Владимиром Бортко. Есть и обратные примеры, когда довольно средние художественные произведения при их переводе на язык кинематографии становятся поистине гениальными. И писателя, создавшего их, мы сразу причисляем к разряду классиков.
Владимир Короткевич относится к тем немногим, экранизация произведений которых предельно сложна, а порой и невозможна. Чтобы понять и представить всю гениальность его таланта, его произведения нужно читать. Интонация мастера, скрытый подтекст во всем, особая чувственность подвластна только оригинальному тексту.
...Войну десятилетний Володя Короткевич встретил в Москве, куда после окончания третьего класса отправился на школьные каникулы к своей сестре Наталье. Он был сначала в столице, затем на Рязанщине, а потом на Урале в районе Кунгура. Несколько раз Короткевич пытался удрать на фронт из интерната, и долгое время мучился мыслью, что с его родителями, где они и живы ли. Через свою тетку Ольгу Васильевну, которая жила с мужем на Дальнем Востоке, к нему пришла радостная весть — родители целы и невредимы и находятся в Оренбурге. Воссоединиться всей семье удалось только в августе 1943 года. И закончив шестой класс, он вместе с матерью перебрался в только что освобожденный Киев к сестре матери Евгении Васильевне, которая поселилась в столице Украины  с мужем.

В родной Орше жил после войны всего пять лет: в 1949 году Короткевич поступает на филологический факультет Киевского университета имени Шевченко. Возвращение домой было знаковым и во многом определяющим весь его жизненный путь — в 1955 году его заметили и стали активно публиковать. В литературу Короткевич изначально вошел как поэт, но классиком белорусской литературы он стал как прозаик.
Нужно знать время, в которое работал Короткевич — принцип социалистического реализма был незыблемым, другого не допускалось. А когда нельзя ничего сказать прямо, а нужно сказать все, — это проблема. Появление писателя Владимира Короткевича укладывалось в пустующую в белорусской литературе нишу  исторического романа. Фрагментарно историческая тема поднималась и до Короткевича Михасем Зарецким, Кузьмой Черным, Юрием Витьбичем, Язепом Дылой, Борисом Микуличем и многими другими. Именно в белорусской художественной литературе отражена Первая мировая война как явление в разрезе детальных и точных характеристик общественных настроений того времени. Примечательно, что еще в 1936 году Максим Танк в «Лiстах календара» пометил: «А пакуль што некранутай цалiной у нас ляжыць гiстарычная тэма, чакаючая свайго Вальтэра Скота, Сянкевiча».
Исторический роман Владимира Короткевича все же идет своим путем в лучших традициях русской литературы ХIХ века — в его романах главным является не приключение героев, а приключение жанра. Здесь есть все: и характеры, и реальные исторические события, и философские отступления и рассуждения о вечном. Но, в отличие, например, от Солженицына, который также избрал для своих произведений такую же форму, Короткевич не морализаторствует и не дает однозначных оценок. У него есть и одна яркая и очень личная особенность  как автора — он четко и емко определяет не только жанр, но и место. В этом ограниченном пространстве и действуют его герои.
Сразу замечу, что в своем торчестве Короткевич особо выделял такие личные произведеня, как «Каласы пад сярпом тваім», повести «Ладдзя Роспачы», «Чазенія», эссе «Зямля пад белымі крыламі».

Роман «Каласы пад сярпом тваiм» — произведение многоплановое и масштабное. Основные события развиваются на Могилевщине — белорусском Приднепровье. Но переносятся по сюжету в Беловежскую пущу — в Свислочь Гродненской области, в Вильнюс, Петербург, Москву и Варшаву. Масштаб романа обуславливает то, что по сюжету здесь проходят все социальные слои общества — от насельников сельской избы до дворянского салона. Главный герой романа Алесь Загорский представляет собой типичного белоруса того времени. Он не крестьянин, а потомственный дворянин. Но в традициях того времени было правило, при котором молодых дворян отдавали на воспитание в сельскую семью. Загорского отдали в семью Кагутов. Белорусское дворянство того времени, шляхта, в социологическом срезе было самым многочисленным в Европе — от восьми до десяти процентов населения Беларуси. Но в силу материального статуса, а, как правило, все они были небогаты, их близость к простому народу была более очевидной и ясной, нежели в России или других странах Европы.

Загорский — дитя своего времени. Потомственный шляхтич, а по природе воспитания и образования убежденный демократ, он, как и все его сверстники, оставался романтиком. Но и коммерческая жилка у него есть. Он понимает, что мечты мечтами, а в жизни многое материально, и знает место денег в ней.
Художественное у Короткевича идет неразрывно с документальным. Образы конкретных исторических персонажей того времени изображены достоверно и точно. И само собой разумеется, что центральное место в романе среди реальных исторических персонажей занимает Кастусь Калиновский. Мировоззренческие постулаты Калиновского раскрыты в диалогах с главным героем Алесем Загорским и в переписке с ним, в спорах со старым Вежей и членами нелегального клуба «Агул».
Роман «Каласы пад сярпом тваiм» во многом биографический. Короткевич по материнской линии — потомок повстанца. Впервые к этой теме он обратился в начале 50-х годов. Владимир Семенович написал на русском языке повесть «Предыстория», а в ее заключительном разделе «Возле стенки» он описывает расстрел повстанцев 1863 года и их командира Гринкевича. В этом эпизоде Владимир Короткевич использует семейное предание о родственнике писателя по материнской линии Томаше Гриневиче, которого расстреляли в Рогачеве в 1863 году как одного из наиболее активных участников восстания.
«Каласы…» задумывались как трилогия, но не сложилось. Причин было много. И проблемы с изданием, и постоянные отвлечения писателя на другие произведения, и причины личного плана. К 150-летней годовщине восстания Калиновского Короткевич, гостя у сестры в Челябинске, пишет «Руну пра Кастуся». Это произведение — один из самых первых вариантов пьесы «Кастусь Каліноўскі». Действие разворачивается в Петербурге, Вильно, на Гродненщине, в Минске, на Могилевщине. Путь на сцену ее был долог. Только в 1978 году она была поставлена Валерием Мазынским на сцене Белорусского академического театра имени Я. Коласа. И если в «Каласах…» описаны события, предшествующие восстанию 1863–1864 годов, то в драме описывается само восстание.
Короткевич честен и точен в деталях описания тех непростых событий. Уже в начале произведения, когда Кастусь Калиновский спас командира повстанцев Остроухова от гнева сельчан, Короткевич однозначно указывает на то, что среди простого населения поддержки повстанцев не было. Что правда, то правда. Одержимость идеей независимости и борьбы с самодержавием в то время было уделом белорусской элиты. Пьеса «Кастусь Каліноўскі» — произведение героически-романтичное. Короткевич показывает Калиновского как обреченного  романтика, который все понимает, но продолжает бороться за свои  идеалы. Он не отрекся от своих идей, и когда в тюрьму приходит граф Муравьев и предлагает отказаться от своих убеждений, обещая в будущем блестящую карьеру, Калиновский наотрез отказывается от этого предложения: «Рэнегат. Вам трэба для заспакаення рабіць другіх падобных да сябе… Але я гэтага апошняга вам не падару… граф-вешальнік».
Жизнь и прощение для себя одного, когда казнены многие, для Калиновского неприемлемы. Здесь абсолютно очевидна моральная победа Калиновского над своим соперником графом Муравьевым — одним из участников первых декабристских организаций, а после крупным государственным деятелем, который отказался от идеалов своей молодости и под руководством которого восстание 1863–1864 годов было жестоко подавлено. И абсолютной и высшей точкой философской и эстетической позиции самого Короткевича становится заключительная фраза, выбранная им для своего главного героя: «Кожны раз чалавецтва бліжэй да шчасця на вышыню нашых магіл».
Но не все так просто. Порой мы зацикливаемся на однозначных оценках своей  истории и не можем найти общей точки опоры, особенно тогда, когда речь идет о ее узловых моментах. Фигура Кастуся Калиновского, как и графа Михаила Муравьева, не столь однозначны. Вооруженное противостояние, когда две противоборствующие стороны говорят на одном языке, ходят в одни и те же храмы, многих из которых в прошлой мирной жизни связывала дружба, а некоторых и родственные отношения, наиболее страшно и непонятно для большинства людей, которые попадают в водоворот истории. На смену лозунгам о свободе, равенстве, справедливости приходит почвенническая дикость, и уже назавтра все забывают, из-за чего все началось и чего хочет добиться та или иная сторона. Восстание или революция — всегда полное отсутствие порядка и произвол. И не стоит давать однозначные оценки тем, кто выступал на стороне правительственных войск, а тем более осуждать действия графа Муравьева. Успех подобных восстаний, под какими бы лозунгами они ни начинались, на десятилетия означает время нестабильности и человеческие жертвы, а на смену традиционному порядку приходит анархия. И верховодят над всеми в это время не революционные романтики, а маргиналы вроде булгаковского Шарикова.
Граф Муравьев — ярчайший представитель российской политической элиты того времени, и было бы крайне ошибочным считать его ренегатом за то, что он отказался от идей своей юности. Российской политической элите во все времена, невзирая на политические взгляды, будь то либерал или консерватор, было свойственно одно качество, объединяющее всех, — большая сентиментальность и некоторое мессианство, которое многие воспринимают как имперский синдром. Муравьев провел после восстания в Беларуси такие реформы, которые на долгие годы сгладили социальное напряжение в западной части Российской империи. Хотя реформами это можно назвать с большой натяжкой. Но он был крайне несвободным и действовал по обстоятельствам, которые определял Александр II.
Неизбежный провал тех реформ был предопределен уже тем, что они были вынужденными и носили ограниченный характер. Они, как и реформы Петра Столыпина, не могли закончиться успехом — нельзя одной рукой вешать, а другой давать свободу.
Я беседовал о Владимире Короткевиче с известным белорусским журналистом Еленой Авринской. За ее долгую творческую карьеру у нее было много ярких и знаковых встреч. Но жалеет она об одном — не нашла время встретиться с Владимиром Короткевичем. Все как-то откладывалось, а после смерти писателя было уже не у кого о многом спросить. Дело в том, что Владимир Семенович — потомок повстанцев, а Елена Степановна — потомок тех, кого называли «бурлаками». Но это не те бурлаки с картины Репина. Граф Муравьев провел «обрусение» бунтующих территорий. Конфискованные у повстанцев земли заселялись безземельными крестьянами из расчета «треть от фальварка». Это около шести гектаров. Но они выдавались не бесплатно, ежегодная выплата за землю, существовавшая вплоть до 1905 года, равнялась стоимости одной коровы. Это были большие деньги. А с учетом того, что крестьянские семьи были многодетными, сельская молодежь уходила в город. Эта полумера и стала основой будущих великих потрясений в начале ХХ века. Исход молодых людей из деревень из-за малоземелья и создал тот самый пролетариат, который  в конце концов и победил в третьей по счету революции в Российской империи.
Парадоксальным в биографии Елены Авринской выглядит тот факт, что родилась она в деревне Муравьевка в Щучинском районе Гродненской области, основу которой и составили переселившиеся сюда безземельные крестьяне. Когда эта территория была в составе Польши, то название деревни сменили на Михайловку. Но польские власти, опомнившись, что графа Муравьева звали Михаил, переименовали ее в Селявку, и это название она носила до 1940 года, а затем снова стала Муравьевкой. Это и сегодня показывает всю сложность и неоднозначность белорусской истории.
При всей точности, ясности в деталях и их объеме и собственном отношении к прошлым событиям, выраженном емко и ясно, у Короткевича, в отличие от Солженицына в «Красном колесе», нет однозначных оценок и мессианства. И в этом плане он остается верен не русской, а европейской литературной традиции. С предельной смелостью и точностью в эссе «Зямля пад белымi крыламі» он по-новому смотрит на отечественную историю и развенчивает многие ассимиляторские мифы. Толерантность белорусов у многих вызывает уважение, а у кого-то и презрение.
События последнего времени показывают, что правота Владимира Короткевича абсолютно очевидна. Столетиями заложенный генетический код философского отношения к жизни определяет многое. Оглянувшись вокруг, мы увидим, что многие проблемы, возникшие на территории соседних с Беларусью государств, обусловлены в первую очередь именно утратой этого национального стержня, пересмотром исторической концепции и самой истории. Мы с виду такие же, но и не такие. И на эту тему можно спорить до бесконечности и пугать друг друга возможными потрясениями и цветными революциями. Но зададимся вопросом из нашей недавней истории: на какой из оккупированных во время войны территорий было массовое народное сопротивление? Именно народное, а не организованное из центра. Ответ очевиден. Но есть и другой вопрос. Где попыткам пересмотра истории в начале 90-х годов был дан решительный отпор? Ответ также очевиден.  
Владимир Короткевич бесконечен. И каждый раз, когда его читаешь, находишь что-то новое. Короткевича нужно читать целиком, все его тексты связаны между собой и представляют на редкость стройную литературную гармонию, прочно привязанную не только к нашей истории, но и к повседневной жизни.