Гостиная «7 дней»

№20 от 15 мая 2014 года

Статья

Комментарии (0)

Евгений Миронов: «Я не разделяю жизнь на актерскую и человеческую»

— Евгений Витальевич, актеров принято называть по имени, без отчества, но вы, помимо того, что актер, еще и художественный руководитель Театра Наций. Как любите, чтобы к вам обращались?
— Если мы вместе работаем на одной съемочной площадке, то  должны быть на одной волне и на «ты». Если брать мою административную работу, то должна быть дистанция руководителя и подчиненных. И никакого панибратства. В последнее время мы переняли голливудский опыт, и у нас появился райдер на время съемок. Например, по райдеру мне положен отдельный вагончик, где я могу поспать, отдохнуть, поучить роль. И это правильно. Раньше по молодости я летал на всех скоростях — меня все устраивало. Сейчас я уже смотрю на весь процесс по-другому, и меня не все устраивает. Например, раздражает непрофессионализм. Считаю, что надо учить себя и окружающих профессионально подходить к делу. Но, к сожалению, не все обучаемы, не все хотят работать в полную силу, любят халтурить. Когда я снимался с Инной Чуриковой и режиссер попросил ее сделать одну простую сцену, она ответила, что чудо нужно старательно готовить. Я учился у нее, как идти на компромисс, открыв рот. Если в подготовительном периоде в совместной сцене  вижу, что партнер не хочет работать, я объясняю ему, что наша работа — это соавторство. Я или добиваюсь результата, даже прикладным способом, или ухожу с проекта.

— Какой вы вне профессии?
— Я не разделяю свою жизнь на актерскую и человеческую, она у меня одна.
— Что для вас важнее — театр или кино?
— То, чем я занимаюсь в данный момент, потому что я полностью погружаюсь. Но если бы передо мной стоял выбор — театр или кино, то театр ни на что поменять невозможно. Это такая живая непредсказуемая субстанция, где иногда от меня мало что зависит. И возникает некое чудо, которого ждут и зрители, и я в том числе, на каждом спектакле. Правда, иногда не получается, потому что актер — тоже человек и на него влияют различные обстоятельства: например, у него плохое самочувствие или какая-то трагедия. Мне рассказывали, что Иннокентий Михайлович Смоктуновский себя не насиловал. Если не происходило какого-то внутреннего включения, он играл, как мог. А вот Рихтер в таких случаях отменял концерты за полчаса до начала. Что касается меня, то мне мама однажды сказала: «Люди заплатили деньги, пришли, и ты должен играть, что бы ни случилось».
— Что нужно, чтобы стать звездой?

— На мой взгляд, чтобы стать популярным актером, нужно, чтобы сошлись несколько факторов. Важнейшие из них — это везение и работоспособность.
— Я читал, что вы встречались с Александром Солженицыным. Какое впечатление он на вас произвел?
— С Cолженицыным мы встречались два раза и несколько раз разговаривали по телефону. Когда Панфилов утвердил меня на роль Нержина в телесериале «В круге первом», я понимал, что мой герой — это прототип Солженицына. Мне хотелось найти какую-то черту, за которую можно было бы зацепиться, создавая образ Нержина, и я поехал к Александру Исаевичу. Он сразу произвел впечатление, когда сказал: «Евгений Витальевич, проходите». Приятно было, что Солженицын знает не только мое отчество, но и фильмы. Я хотел очень многое спросить у него, но  задал всего один вопрос: что им двигало, когда он из шарашки пошел в лагерь? У человека ведь должно быть чувство самосохранения. Он же не знал, что выживет, получит Нобелевскую премию. И Солженицын мне ответил: «Чувство справедливости». Это чувство помогало ему выстоять, идти до конца. Последняя наша встреча была, когда он тяжело болел — у него не работала левая рука. Из-за этого подниматься с кровати ему было тяжело. Когда я хотел ему помочь, он сказал: «Нет, ну что вы, я сам». На моих глазах он правой рукой схватился за стол, оперся и встал, сказав: «Слава богу, что не правая, — я могу еще писать по 8 часов в день».
— Были роли, от которых вы отказались?
— Принципиально отказался играть роль Чикатило, потому что  не смог. Ведь по системе Станиславского я должен оправдывать свою роль, иначе зритель не поверит. И вторая — роль Иешуа в «Мастере и Маргарите», потому что  считал, что меня не должны в этой роли ассоциировать с прежними ролями. Это, мне казалось, должен играть не артист. Либо это должна быть последняя роль.

— Вас часто считали родственником Андрея Миронова?
— Такие ситуации действительно были. Когда  учился в  Школе-студии МХАТ,  этим фамильным сходством даже пользовался. Например, в общежитии со служебного телефона разрешали звонить только детям известных актеров. Наряду с известными фамилиями бабушки-вахтерши предлагали и мне позвонить. Родители мои — простые люди, поэтому я сначала не понимал, за что мне такие привилегии. Оказалось, что эти бабушки меня жалели: мол, столичная звезда в Саратове «наследила». Я об этом узнал, когда однажды одна из вахтерш сказала мне: «Ты не бойся, мы же все понимаем, что ты внебрачный сын Миронова». А еще они мне говорили: «Похож-то как!». Я Андрея Миронова считал актером-фейерверком, но никогда не хотел быть на него похожим.
— Какое из маминых угощений вам больше всего нравится?
— Очень люблю мамины щи и окрошку. Нет в мире вкуснее ее окрошки. Володя Машков ее обожает.
Блиц-опрос
— Каким представляется вам высшее счастье?
— Быть с любимыми рядом.
— Самое тяжелое несчастье?
— Разочаровать своих близких.
— От какой черты вы бы хотели избавиться?
— Излишняя доверчивость. Нет, нельзя от нее избавиться.
— Когда и где вы были более всего счастливы?
— Конечно, в детстве. И ощущаю какой-то немыслимый прилив, когда я на сцене.
— Если бы после смерти вы могли вернуться кем-то или чем-то, это было бы что или кто?
— Конечно, я бы был актером.

Артур МЕХТИЕВ