Страницы истории

№14 от 03 апреля 2014 года

Статья

Комментарии (0)

 Забытый гений

Сегодня это кажется невозможным, из области фантастики и анекдотов, но это на самом деле было. В один из февральских дней 1825 года москвичи наблюдали удивительное зрелище — в кованые двери московской тюрьмы, расположенной недалеко от Кремля, нанятые грузчики волокли старинное фортепиано с бронзовыми подсвечниками. Груз был тяжелым, носильщики кряхтели от его веса, а москвичи по старой доброй традиции шутили: «Не тюрьма, а консерватория».

Народ гадал, что это за таинственный и наверняка важный арестант, которому оказана такая честь. А таинственным арестантом был не кто иной, как герой войны 1812 года, бравый гусар и композитор Александр Алябьев, романсы которого мы все хорошо знаем и сегодня — «Соловей», «Вечерний звон» и многое другое, изрядно подзабытое, но изучающееся в курсе обучения музыке и вокальному пению.
Потомок старинного дворянского рода, сын знаменитого царского вельможи, человек, талантливый во всем, ко всему прочему был еще и отчаянным картежником и гулякой, за что и оказался за решеткой. А событием, в корне изменившим судьбу Алябьева, стал случай. В феврале 1825 года в московском доме Алябьевых играли в карты. В числе игроков был и белгородский помещик Тимофей Миронович Времев, который не знал о том, что своей смертью войдет в историю. К слову сказать, Времев был женат на Наталье Мартыновой, двоюродной сестре того самого поручика, убившего Лермонтова на дуэли. Но разговор не об этом. Времеву хронически не везло, это был не его день, он мрачнел. Еще бы, весь выигрыш доставался хозяину дома! Когда страсти за игральным столом достигли апогея, Времев заявил, что платить за карточный долг отказывается. Алябьев вскочил, ударил ногой шулера и выгнал его из дома. С позором изгнанный из дома Алябьевых, он едва унес ноги из Москвы.  Прямо в карете его хватил удар, Времев скончался, а Алябьева обвинили в преднамеренном убийстве. Было заведено уголовное дело, и хотя все знали, что Времев был серьезно болен и что его смерть наступила не в результате стычки с Алябьевым, последнему это не помогло. На допросах бравый гусар не терял чувства юмора. «Слава Богу, что сенатор N и князь NN представились неделей раньше, — сказал он следователю. — А то сидеть бы мне и за них».
Алябьев часто позволял себе играть судьбой, он  по жизни и по своей сути всегда оставался игроком и никак не мог  представить, что столь невинный с его стороны поступок станет для него роковым. Со следователями Алябьеву не повезло, дело расследовалось ни шатко ни валко, и композитора два года продержали в московской тюрьме. Не помогли ни родственники, ни влиятельные заступники. До сих пор остается загадкой, чем же так досадил судьбе отчаянный музыкант?
Но и сама судьба испытывала его не раз на прочность. Он родился в 1787 году в семье тобольского губернатора Александра Васильевича Алябьева. Ему не было еще и года, когда в Тобольске случился большой пожар, сгорело все имущество их семьи. Александр Радищев, будучи тогда в ссылке, часто посещал дом губернатора. Он писал об этом пожаре так: «Всех больше потерпел здешний губернатор. Счастливым себя почитал тем, что в доме осталась овчинная шуба, в которую укутали троих его детей при случившейся тогда холодной погоде». Среди этих малышей был и будущий композитор — восьмимесячный Саша. Но вскоре жизнь снова наладилась, и в новом каменном доме губернатора на Богородской улице закипела жизнь. Весь цвет сибирской столицы собирался в доме губернатора. Отец Алябьева просил специально присылать из столицы ноты и музыкальные инструменты. Предпочтение в доме отдавалось скрипке и фортепиано. Уже в то время юный Саша слыл прекрасным пианистом. Старший Алябьев успешно вел  дела в сибирской столице — построил театр, содержал оркестр, наладил выпуск газет. И вскоре получил новое назначение — президентом берг-коллегии и сенатором, но уже в  Петербурге. Занятие горно-рудной промышленностью стало для старшего Алябьева смыслом жизни.
А юный Александр в 1801 году попадает в самый центр театральной и музыкальной жизни и музыка становится самым любимым из изучавшихся им предметов. Алябьев неистово осваивает фортепиано, берет уроки теории музыки и начинает пробовать свои силы в композиции. Но вскоре семья переезжает в Москву, и будущий композитор начинает чиновничью карьеру в ведомстве своего отца.
В 1812 году двадцатипятилетний Алябьев  поступает в ряды действующей армии. Причем в армию он идет добровольно. Кавалерийский офицер, сначала казачий, а затем гусарский, он попадает в знаменитый Ахтырский полк под командованием Дениса Давыдова и с боями преследует французов до самого Парижа. С Давыдовым он не просто соратник, они друзья. И даже во время опалы, когда от Давыдова отвернулись практически все, Алябьев не бросил боевого товарища. Позже Давыдов вспоминал: «Пятьдесят человек рыдало, провожая меня. Алябьев поехал со мною. Он не имел команды и потому был свободен. Но служба при гвардии представляла ему случай к отличию и награждению. Езда со мной — одну душевную благодарность мою. Он избрал последнее».
Дружба двух боевых офицеров — поэта и композитора — продолжалась еще долго. Алябьев написал несколько романсов на стихи Давыдова. А на момент опалы Давыдова командование не могло придумать ничего хуже, как разогнать друзей по разным гарнизонам. Алябьеву пришлось уехать в Иркутск, именно там от скуки он заразился пагубной игрой в карты. Что ему еще оставалось делать? Но и про музыку он не забывал. Именно здесь в 1815 году была написана самая ранняя песня «Один еще денек..».
По возвращении в Москву в 1823 в чине подполковника Алябьев выходит в отставку и полностью посвящает себя музыке. Все свои произведения он пишет лихо, по-гусарски.  На то время его лучший друг и соавтор — Алексей Верстовский. Названия произведений Алябьева говорят сами за себя: «Учитель и ученик, или в чужом пиру похмелье», «Новая шалость, или Театральное сражение». «Хлопотун, или Дело мастера боится». Они шли по жизни вместе — два друга и два композитора. Все время соревновались между собой. В ответ на громкий успех оперы Верстовского «Аскольдова могила» Алябьев пишет комическую оперу «Лунная ночь, или Домовые». В 1823 году эту оперу ставят сразу в двух столицах, а он  успешен и принят высшим светом и думает только о музыке.
Но судьба готовила новое испытание. Через год молодой кутила и ловелас на новогоднем балу увидел ее — Екатерину Александровну Римскую-Корсакову. Ему было 37 лет, ей 21 год. Но влюбился в нее он навсегда. А завоевать юную красавицу решил романсом. Алябьев выбрал стихи Александра Вельтмана. Первые и последние слова каждой строфы составили фразу «Я вас люблю…».  Екатерина была покорена, казалось, что все располагает к будущей свадьбе. И родители не против, и сам Алябьев из старинного дворянского рода, герой войны, подполковник. Одним словом, как нельзя лучше… Но вот образ жизни жениха вызывал вопросы. Карты, выпивка, вспыльчивость во время посиделок за игральным столом. Екатерина еще не знает, что именно эта страсть разлучит ее с разудалым гусаром на долгие годы. Именно в этот самый ответственный для Алябьева момент судьба талантливого композитора дает осечку. Алябьев всегда был романтиком. Садясь за карточный стол, он и предполагать не мог, что садится играть с людьми без совести и чести.
Но в тюрьму после истории с помещиком Времевым Алябьев отправился с легким сердцем. Он был уверен, что следователи во всем разберутся, его невиновность будет доказана. Но время шло, а судебное решение повисло в воздухе. В сырой камере композитор заболел ревматизмом и начал терять зрение. Старшая сестра нашла единственно правильное решение, вернувшее ее брата к жизни, — она выхлопотала у начальника тюрьмы разрешение поместить  в камере фортепиано. С этого момента все свободное время Алябьев стал проводить у инструмента. И самым парадоксальным является то, что в самый тяжелый период жизни у него рождается самая светлая музыка — третий струнный квартет соль-мажор, увертюра, музыка к водевилю, несколько романсов, самым знаменитым из которых стал «Соловей» на стихи Антона Дельвига.
А на воле осталась она, единственная и любимая Катя. И единственным средством связи с ней была только музыка. Соловей — вольная пташка, верный крылатый посол и символ бесконечной нежности. Партитуру «Соловья»  Алябьев передает на волю через своего друга Верстовского. Верстовский замечает: «Русскому таланту и тюрьма на пользу». На что получает удивительный, не лишенный юмора ответ: «Дорогой, рядом со мной полно пустых камер». На волю алябьевский «Соловей» выпорхнул из тюрьмы в конце 1826 года и сразу обрел популярность. Уже 7 января 1827 года, в самый канун Рождества, он был исполнен в Большом театре. Он стал модным романсом, который исполнялся во всех без исключения дворянских гостиных. Но о том, что его автор в тюрьме, в то время не знал никто. Алексей Верстовский был единственным человеком, который связывал Алябьева с внешним миром, он часто посещал своего друга в тюрьме и передавал ему темы для новых музыкальных произведений. А Алябьев, со свойственным ему юмором, назло судьбе, пишет одну за другой оперы-водевили: «Волшебный барабан, или Следствие волшебной флейты», «Рыбак и Русалка, или Злое зелье», «Забавы калифа, или Шутки на одни сутки».
Когда в 1827 году следствие было закончено, Алябьев узнает, что по высочайшему решению он отправляется в Сибирь. А местом его пребывания становится родной для него город Тобольск. Алябьева это известие привело в непостижимый хохот. Чиновники недоумевали — для них ссылка в Сибирь была сродни каторге для дворянина. Они даже не догадывались, что отправляют композитора на его малую родину, где он провел лучшие годы своей жизни. Но перед ссылкой судьба устроила Алябьеву еще одно серьезное испытание: бывшего гусара лишили дворянства и подвергли публичной гражданской казни на эшафоте. Над его головой сломали шпагу, с мундира сорвали эполеты и ордена и бросили в костер. Но униженного и раздавленного Алябьева опять спасла старшая сестра. Она добровольно отправилась в сибирскую ссылку вместе с братом. Это была уже совершенно другая жизнь, далекая от кутежей, светского общества и пустых развлечений.  У  Алябьева осталась только одна страсть — музыка.
В 1828 году в Тобольске Алябьев поселился в приходе Воскресенской церкви, где ему вменялось регулярное покаяние. Он находит свое утешение в сочинении военной и церковной музыки. Однако ни одно из тридцати написанных духовных произведений не вошло в церковно-певческую практику и не было издано. Но деятельная натура берет свое. Чтобы как-то скрасить свое существование, Алябьев организует военный оркестр и концертирует с ним, а все доходы от этой деятельности отправляет в пользу бедным. В Тобольске он пишет лучшие свои романсы — «Иртыш», «Зимняя дорога», «Вечерний звон», «Два ворона». И все время мечтает о Москве — там осталась его любовь. Да и услышать и оценить его музыку могут только в столице.
Но следующий удар оказался для него еще более тяжелым. Его любимую Екатерину родители отдали замуж за рязанского помещика Андрея Афросимова. Весть о замужестве Екатерины привез один из московских чиновников. На реплику о том, что девушка из такой семьи не может быть женой ссыльного, Алябьев со свойственным ему горьким юмором только заметил: «Что ж, она не жена декабриста». Боль от этой потери не давала покоя, но жизнь продолжалась. В то время в Тобольске, а затем и в Оренбурге Алябьев становится весьма желанной и популярной фигурой. Он дает концерты, его приглашают на вечера в лучшие дома. Когда жене оренбургского губернатора Тимашова напомнили о том, что Алябьев — сосланный преступник, что не стоит ему оказывать столь заметные знаки внимания и расположения, решительная губернаторша заметила: «Дорогие мои, я полагаю, что России повезло, что у нее есть такие преступники. Вдвойне же повезло Сибири и Уралу, куда этих негодников сослали. И благодаря им, наконец, возникло культурное общество».
Тем не менее, произведения Алябьева были широко известны московской публике. И даже исполнялись в Большом театре. Но фамилия опального автора нигде не упоминалась. Музыкальные пьесы и романсы были обозначены двумя буквами — «А.А.». Узнав, кто скрывается за этими двумя буквами, советник тайной канцелярии доложил об этом Николаю I. «Это тот, который «Соловья» написал? — неодобрительно откликнулся император. — Поскольку деятельность «А.А.» не грозит в ближайшем будущем уронить трон, пожалуйста, сделайте, как будто вы не знаете, кто это. Пусть сочиняет себе, а мы с вами государственными делами займемся».
Все это время Алябьев оставался под надзором полиции. А ему так хотелось популярности, не губернской, а российской. Он постоянно пишет в столицу прошения о помиловании. Его просьба была услышана только в 1832 году. Алябьева помиловали, но жить в столицах не разрешили. Пошатнувшееся здоровье дало о себе знать, и композитор отправился на Кавказ, в Пятигорск. Там его ждал сюрприз, истинный подарок судьбы. Чета Афросимовых из-за пошатнувшегося здоровья мужа отдыхала в Пятигорске. Алябьев смог снова увидеть Екатерину. Их роман вспыхнул с новой силой. Алябьев посвящает своей возлюбленной сборник романсов «Кавказский певец». Этот сборник и есть полное отражение его собственной жизни. Екатерина  отнюдь не свободна, она должна ухаживать за больным мужем. Свою любовь Алябьев может выразить к ней только в музыке.
Здесь же, на Кавказе, Алябьев начинает работу над оперой «Аммалат-Бек» по повести Бестужева-Марлинского. Эта повесть была созвучна и его собственным чувствам, в ней трагическая любовь детей гор Малате и Саланеты. После этого он пишет еще одну оперу «Кавказский пленник» по повести Пушкина и вновь посвящает ее Екатерине. По большому счету, он и сам был пленником, отлученным от музыкальной жизни страны. Все это продолжалось еще долгих семь лет, пока в 1939 году не пришло известие о смерти мужа Екатерины. Алябьев, нарушая полицейский надзор, мчится в Москву к Екатерине, ведь теперь ничто не может помешать их свадьбе. Но традиции требуют выждать год. 20 августа 1840 года в Троицкой церкви подмосковного села Рязанцы произошло венчание. Супруга композитора по прошествии времени писала потом императору: «Я вступила в супружество с Алябьевым уже во время его несчастья, не увлекаясь никакими житейскими выгодами, и одно только чувство любви к его внутренним качествам могло ободрить меня на такую решимость».
Несмотря на запреты, Алябьев переехал к жене в Москву на Новинский бульвар. Он уже готов был окунуться в новую-старую жизнь, но полиция не дремлет. Донос на имя императора не застал себя долго ждать. Разгневанный государь приказал выслать опального композитора на жительство в Коломну, за сто первый километр. Словосочетание «сто первый километр» придумали отнюдь не коммунисты. Эта ссылка была далеко не безобидной и даже опасной для жизни. В Коломне в то время свирепствовала холера. Но судьба улыбнулась Алябьеву. В августе 1842 года он получил посылку от известного музыкального деятеля и нотоиздателя Бернарда. В ней было пять экземпляров романса «Соловей» в транскрипции известного венгерского композитора Ференца Листа. Алябьев был польщен. Он писал Бернарду: «Господин Мориц Бернард! Мне очень лестно, что мой романс смог заинтересовать столь знаменитого автора господина Листа. Музыка в этой транскрипции восхитительна!»
А на следующий год, весной 1842-го, Лист появился в Москве. Но запрет на посещение столицы с Алябьева не был снят. Знакомство Листа и Алябьева так и осталось заочным. Долгожданное разрешение пришло много позже с пометкой: «Жить под надзором полиции без права показывать в публике». Поселившись в доме своей жены на Новинском бульваре, композитор ведет скромный и незаметный образ жизни, все свое время отдавая музыке.
Алябьев умер зимой 1851 года. Его похоронили на территории Симонова монастыря. Через два года стараниями его вдовы была восстановлена церковь Преподобного Александра Свирского Чудотворца. Под церковью устроили усыпальницу, куда перенесли прах Алябьева. До самой смерти его вдовы Екатерины Александровны в этой церкви служились молебны за упокой ее мужа. Екатерина пережила своего возлюбленного всего на три года. Сегодня этого монастыря нет, он был разрушен в 1930 году. Вместе  с монастырем исчезла могила композитора и его жены. При жизни самого Алябьева не было издано практически ничего. А ведь его наследие — это 450 музыкальных произведений практически во всех музыкальных жанрах — балеты, оперы, симфонии. Сложись его личная жизнь несколько иначе, возможно, мы бы сегодня  считали родоначальником русской музыки не Глинку, а Алябьева, ведь для нас он так и остался гением романса…