Гостиная «7 дней»

№4 от 23 января 2014 года

Статья

Комментарии (0)

Лев Прыгунов: «Мне поздно переделывать себя»

На VI Всероссийском кинофестивале актеров-режисеров «Золотой Феникс» в Смоленске состоялась выставка живописи «Энергетический реализм» народного артиста России Льва Прыгунова. Живопись и восточная философия — давние увлечения известного артиста. А родился будущий актер 23 апреля 1939 года в городе Алма-Ата. Окончил Ленинградский институт театра, музыки и кинематографии. Известность ему принесли более 80 ролей, сыгранных в кино. Наиболее яркие — в фильмах «Дети Дон Кихота», «Иду на грозу», «Освобождение», «Как закалялась сталь», «Пропавшая экспедиция», «Рожденная революцией», «Трактир на Пятницкой»...

–

– Лев Георгиевич, вы родом из Алма-Аты. Как ваша семья попала в Казахстан?
–– По матери дед, прадед и прапрадед были священниками. В 1919 году красные  тащили деда за волосы через всю деревню по грязи на расстрел. Но его отбили верующие. После этого дед занемог и через неделю умер. А семья вынуждена была спасаться бегством. Так родители оказались сначала в Ташкенте, а потом переехали в Алма-Ату.
Отец у меня был биологом, орнитологом и потрясающим таксидермистом — делал гениальные чучела из любой птицы. Он и меня научил. К сожалению, папа погиб — разбился в горах, когда мне было десять лет. Отец оставил мне два ружья, прекрасную библиотеку по биологии. Каждый день я вставал в шесть утра и уходил в горы. Один или с ребятами. У нас была компания парней, из которой все потом стали биологами, кроме меня. Мы могли за километр узнать любую птицу по голосу или по траектории полета.
— Почему же вы не продолжили семейную традицию?
— После школы я поступил в пединститут и два года отучился на биологическом факультете. Но за эти два года многое в моей жизни изменилось. Во-первых, я оказался невероятно влюбчивым, а во-вторых, встретил компанию, которая была умнее всех в городе.
— Это была местная «золотая» молодежь?
— Это были студенты филфака, любители поэзии и джаза — стиляги, как тогда их называли. Да, они были пижонами, но в то же время блестящими знатоками литературы, поэзии, истории, кино, музыки, причем в основном западной. Когда я стал общаться с этой компанией, то прочитал несметное количество книг, открыл для себя Бунина, Куприна, Бальзака… Всерьез увлекся импрессионистами, которые по тем временам считались чуть ли не врагами народа. А еще я понял, что из меня педагог никудышний, надо искать что-то свое. Понял, что могу играть, что это и есть мое. У меня было очень много энергии, я читал стихи, и многие говорили: «Ты должен стать артистом». Я сначала отнекивался, а потом созрел.

— Правда ли, что в молодости вы были диссидентом?
— Мне через гены это передалось, и я всегда сторонился пионерии, комсомолии. Мол, я занимаюсь птичками, оставьте меня в покое. И меня не трогали. Все мы воспитывались и жили в закрытой стране, как северные корейцы. Мне повезло, что когда мне было12 лет, тетушка купила самый по тем временам лучший радиоприемник «Балтика». Я поймал и ночи четыре подряд слушал «Голос Америки». Помню, у меня волосы дыбом встали от того, какие они страшные вещи говорили про Сталина и про Советский Союз. Но самое ужасное, что я мгновенно понял: все это правда. И когда в 1953 году умер Сталин, я очень хорошо это помню, уроки отменили, мы пошли в парк и там услышали знаменитую речь Маленкова. Я смотрел, как все рыдают, боялся не сдержать смеха или улыбки. Такой переворот уже произошел в моей душе, что я стал «махровым антисоветчиком».
— Вы много общались с Иосифом Бродским. А при каких обстоятельствах познакомились?
— Сначала в 1963 году я попал в компанию его друзей. Помню, сильно нервничал перед знакомством с самим поэтом. Произошло это в Ленинграде в 1965-м, когда мы встречали его после возвращения из ссылки. Был Леша Лифшиц, Виноградов, Еремин, Уфлянд, Володя Герасимов, я и Бродский. Все тогда были нищими, деньги были только у меня и у Леши Лифшица. Мы накрыли стол в ресторане «Нева». К тому времени я уже знал все его стихи, многие наизусть, был в Бродского влюблен как в человека и гениального поэта. Но его ближайшим другом не был, он таких людей, как я, называл «кореша». Мы просто были хорошими приятелями. Я его обожал, а он мне это позволял. Бродский был умнейшим человеком, много шутил. В 1972 году он эмигрировал, а увиделись мы только в 1989-м, когда я поехал за границу и три дня у него прожил. Бродский присылал мне из Америки все свои книги с автографами, подарил мне свою нобелевскую речь. Он выпустил ее тиражом всего 300 экземпляров, у меня 33-й экземпляр с шикарным автографом и с «печатью» его любимого кота Миссисипи.
— Часто ли у вас бывает плохое настроение?
— Бывает, но я люблю депрессии. В них нужно уметь окунуться и полностью прочувствовать сполна. Таковы принципы даосизма.
–– Вы это говорите исходя из опыта восточной философии. А откуда у вас интерес к ней?
–– В 1964 году я уже свободно читал литературу на английском языке, за что, кстати, имел очень много неприятностей. Зато мог читать все, что хотел. У меня была масса знакомых, которые привозили мне книги из-за границы. Сначала эти книги открыли для меня буддизм, потом даосизм — китайскую философию. Потом я заинтересовался ушу, открыл для себя тай-цзи-цюань, очень хорошую китайскую гимнастику, поддерживающую здоровье и боевую форму, я ею до сих пор занимаюсь.

— Восточная философия помогает вам следить за своим здоровьем?
— Да. Но надо уметь и болеть. Болеть нужно быстро и сильно. Многие из нас ничего не знают о человеческом организме. Не только по китайской философии, но и согласно всем древним медицинским источникам человек состоит из нескольких видов энергии. Базовые среди них три: «ли» — физическая, «ти» — внутренняя, от которой зависят болезни, и основная божественная — «шень». Когда человек усиленно бегает, качается, а потом в 40 лет получает инфаркт, значит, он думал только об одном виде энергии. Не случайно на старости лет люди приходят в церковь — им нужна божественная энергия.
— Помимо восточной философии, вы еще занимаетесь живописью...
— Живописью я занимаюсь с детства. Еще в 12 лет ходил рисовать к художнице, которая была эвакуированной из Москвы. А серьезное увлечение живописью пришло, когда я жил в Вильнюсе. Это очень красивый город, у меня было столько впечатлений, что я не знал, куда их девать. Побежал в магазин, купил альбом и нарисовал один прекрасный католический храм XVIII века. Я показал рисунок моему приятелю, который был декоратором в фильме. Он сказал: «Отлично, только тут не так и тут не так». Мы стали с ним каждый день в 6—7 часов утра встречаться и по три часа рисовать. И я втянулся.
— Сейчас вы все-таки актер или художник?
— Мне всегда было стыдно за то, что я актер. Мне до сих пор кажется, что мужчина не должен сниматься в кино. Это не мужская профессия. Могу реставрировать мебель, живопись. Я могу писать картины. Но мне уже поздно переделывать себя. Очень мало моих сверстников снимается в кино. Поэтому пока зовут, надо соглашаться.

Артур МЕХТИЕВ