Как это было

№25 от 20 июня 2013 года

Статья

Комментарии (0)

 Черный капитан

(Окончание. Начало в №21, 22)
Чтобы понять психологию времени столетней давности и найти ту точку отсчета, тот поворотный пункт невозврата, когда некогда великая и могучая империя покатилась под откос, одних исторических документов мало. Нюансы, объясняющие многое, можно найти в частной переписке.

Наш читатель из Молодечно прислал опубликованные письма одного из участников обороны Сморгони: «Молодечно—Вильно, 17 октября 1918 года: «Сморгонь когда-то был цветущий промышленный городок, буквально превращен в развалины. Мы все смотрели в окно вагона и не заметили ни одного целого здания. От станции остались одни воспоминания. Жителями город оставлен. Даже некоторые из ближайших деревень покинуты жителями. Такова картина из окна вагона. А что же было, если проходить эти места пешком?
Перед глазами встают окровавленные обезображенные тела, пролитая кровь, обездоленные семьи. И, как небесные аккорды, звучат слова немецкого солдата, сказанные жене одного из идущих с нами товарищей: «Зачем нам все эти границы?»... Сегодня в Минске я делился своими впечатлениями с Бухариным и Мархлевским об оккупационной жесткости. Я говорил, что несмотря на свой мирный характер, был вне себя моментами от злобы в брестские дни (ты это видела). Потом, когда явно стала нарастать революция, это чувство рассосалось, отошло и побледнело перед величественностью событий… Когда около развалин Сморгони по характеру окопов и блиндажей ясно различались две их линии, друг против друга направленные, то ясно чувствовалось, что перед невероятными должно стихнуть малейшее озлобление». Это пишет Александр Спундэ, ставший в советской послереволюционной России первым народным комиссаром госбанка РСФСР, своей девушке Анне. В то время латышский революционер вместе с советской делегацией едет на переговоры с немцами. Германия еще не повержена. Делегации во главе с Николаем Бухариным предстоят труднейшие переговоры. Об этих переговорах почти ничего не известно. О той поездке в своих мемуарах написала лишь последняя жена Николая Бухарина. Будучи в Берлине, Бухарин вместе с Григорием Сокольниковым посетил гадалку, и она нагадала им обоим казнь в своей стране. На вопрос, будет ли это связано с падением советской власти, ответ прорицательницы был коротким: «Нет».
Анна в это время находится в Борисоглебске. И вот что она пишет Спундэ 18 октября 1918 года: «Ты спрашиваешь мое отношение относительно сближения с интеллигенцией. Боюсь, Саша, оказаться пристрастной в этом отношении. Слишком много тяжелого пережито мною в этой среде. В целом это очень косная среда, влюбленная в себя, неспособная жить коллективно. Недавно я встретила какого-то господина, несомненно интеллигента, с таким напряженно-думающим лицом, с таким явным отпечатком вынесенной большой напряженной работы мысли до серьезного страдания, что даже обернулась на него. Но таких мало, большинство — стая испуганных мышей, сбитых с толку обывателей, и что они могут делать в Советах, я тоже не пойму». А это ведь переписка правоверных большевиков — и сколько сомнений!.
Но у Александра Кутепова подобных сомнений не было. В революционном Петрограде «Литейный проспект уже привык к высокой фигуре полковника, не взятого ни одной пулей», — писал об этих минутах кутеповской защиты Петрова града Александр Солженицын. Но Кутепова-везунчика чудо спасало не раз. Послушаем его самого: «Проснувшись утром 28 января довольно поздно и напившись чаю, который мне дали во временном лазарете, я подошел к окну «своей» маленькой гостиной и увидел Литейный проспект, Сад собрания Армии и Флота и угол Кирочной улицы — всюду бродили революционные солдаты и матросы… В это время ко мне в палату вбежала сестра милосердия и стала уговаривать меня надеть халат санитара, так как, по ее словам, приехали рабочие и солдаты меня убивать. Попросил ее оставить меня одного в гостиной, сел на маленький диванчик в углу и стал ждать прихода представителей новой власти. Случилось так, что на пороге обеих дверей моей комнаты одновременно появились рабочие с револьверами в руках. Посмотрев друг на друга и увидя в зеркалах, вероятно, только самих себя, они повернулись и ушли, не заметив меня».

Кутепова спасло чудо. Ему не на кого и не на что было надеяться. Он был готов к смерти. Помолился Богу, подумал о самом для себя главном — о настроении на фронте и о том, что они совсем скоро наведут порядок в Петрограде...
По архивным данным, Кутепов был и кавалером Георгиевского креста — так называемого креста «с веточкой» (на его ленте крепилась серебряная лавровая ветвь. Это была «демократическая» награда нового времени, она выдавалась только по решению самих солдат. Многие офицеры крайне отрицательно к ней относились, называя ее метлой и заигрыванием с нижними чинами. Но в случае с Кутеповым вручение этой награды со стороны солдат Преображенского полка было искренним.
...27 декабря 1917 года маленькая группа офицеров-преображенцев во главе со своим командиром прибыла в Новочеркасск и вступила в ряды формировавшейся армии. Кутепов получил назначение начальником Таганрогского гарнизона. Первые серьезные боевые действия с большевиками развернулись в январе 1918 года в районе Ростова. Удача не отвернулась от Кутепова, у Матвеева Кургана он дважды разбивал противника, компенсируя численную слабость своих войск стойкостью и выучкой. Существуют сведения, что от командования Кутепова отстранил сам Глеб Корнилов, считая его виновником таганрогской трагедии, что неправда. Скорее всего, виноват был конфликт двух генералов — Корнилова и Алексеева. Тем не менее, сначала Кутепов становится рядовым, а затем принимает командование третьим офицерским батальоном.
Во второй Кубанский поход Кутепов вступает уже командиром бригады второй дивизии генерала А.П. Богаевского. После гибели под станцией Шаблиевской генерала Маркова Кутепов становится комдивом первой дивизии, но его командование продлилось всего три дня...
Кутепову как настоящему военному всегда везло. Практически все операции, проведенные им, были успешными, хотя и потери были внушительными. Военное счастье недолго улыбалось Белой армии. Французы только обещали поддержку. А англичане становились все более холодными — они начали торговые переговоры с Москвой, пытаясь первыми заключить выгодные  сделки с новой властью. Как сложатся отношения с французами, никто не решался предсказать. В неведении были все — одна крупная неудача на фронте, рассыпавшийся белый фронт, и на всех прогнозах можно ставить точку.
Это сегодня в противовес советской истории принято называть лидеров Белого движения «белыми и пушистыми», людьми чести. Все было так и не совсем так. В той небольшой когорте ярких, а порой и выдающихся личностей мало было настоящих политиков, знающих и понимающих свою страну. У лидеров Белого движения не было политиков масштаба Ленина и Троцкого, обладающих не только феноменальной политической подготовкой, но и, как показала практика, являющихся людьми не просто с жесткой хваткой, а с великолепными организаторскими способностями.
Что касается политической судьбы Кутепова, то она была еще впереди. Как политик, он состоится только в эмиграции. Но как и у всех его сподвижников и предшественников, у него будет та же нерешаемая задача — как объединить людей идеи и веры, а не огромное количество обиженных на судьбу. Первая русская эмиграция, самым ярким представителем которой и станет Кутепов, по сути и по историческому времени будет обречена. Поколение людей, не знающее истинного положения в своей стране, потерявшее практически все после революции и Гражданской войны, показавшее полную несговорчивость и неумение вести переговоры с классовым противником в итоге явит собой тысячелетнее российское заболевание — борьбу идей, а не борьбу людей.
А трагическое и до сих пор не описанное до конца похищение Кутепова и его смерть станут самой яркой точкой в его сложной и противоречивой жизни. Он боролся за свою страну, но какой она должна была быть, не мог себе представить. Просто знал: то, что происходит у него на родине, есть не путь развития, а исторический тупик.