Как это было



Фестивальные новеллы

Программа «Обратный отсчет» всегда привлекает зрительское внимание. Жаль только, что время передачи не совсем удобное и не всегда успеваешь добраться с работы домой и увидеть очередную серию. Многие сюжеты иногда спорны, как в их трактовке, так и в достоверности сказанного и показанного. Точность некоторых фактов иногда подвергаешь сомнению, но от этого интерес к программе не только не пропадает, а, наоборот, находишь и время и силы проверить те или иные факты и удостовериться, правы авторы или нет.
Воскресный анонс передачи, посвященный Всемирному фестивалю молодежи и студентов 1957 года, который проходил в Москве, заинтриговал особо. Располагая определенным объемом знаний по этой теме, хотел увидеть новую или другую трактовку событий, которые имели место в некогда нашей общей стране много лет назад.
Московский фестиваль 1957 года готовили, как говорят, всем миром. Мыли витрины, подкрашивали и подбеливали старые здания, отправляли детей в пионерские лагеря. А для тех, кому повезло, и родители оставили их дома, было нечто совершенно новое в тогдашней советской действительности. Впервые в парке Горького в Москве были установлены аттракционы: большое колесо обозрения, наклонная самолетная карусель и виражный самолет. Через несколько лет после фестиваля эти аттракционы стали повседневностью не только столицы СССР, но и других городов. Во всяком случае, в столицах союзных республик они были установлены. Но первооткрывателями, первопроходцами были все же москвичи. И толчком к этому стал фестиваль. Московский фестиваль — это и первые «Волги» в городе, и первые микроавтобусы «РАФ». Чтобы перевозить гостей из Венгрии, прибыли первые «Икарусы», но их не хватало. Поэтому для городских перевозок москвичей подкрашивали грузовики и устанавливали на них деревянные скамейки.
За несколько недель до фестиваля резко увеличилось количество поездов, уходивших из столицы. Составы были без номерных знаков, с наглухо закрытыми дверями. Москвичи гадали, что же это за поезда, кого они везут и куда едут. Особо осведомленные знали: их конечный пункт — 101-й километр. А пассажиры этих поездов — асоциальные элементы, и нежелательно, чтобы их видели иностранцы. Единственной публикой, которую не смогли утихомирить ни спецслужбы, ни общественное мнение, были дамы известного поведения. Со своими, московскими, проститутками власти легко справились — все они были на учете в милиции. Кто-то поддался на увещание бросить на две недели промысел, кого-то пришлось выслать за пределы столицы. Но с поднаехавшими на их место барышнями из других регионов власти справлялись с трудом. На борьбу с ними подключили штаб охраны фестиваля, специальный орган, созданный для поддержания порядка среди молодежи силами самой молодежи. Профилактика удалась: не долго думая, красавиц полусвета сажали в «РАФики», отвозили на окраину города, портили прическу, причем так, что восстановить ее можно было минимум через месяц, и отпускали. Девушки легкого поведения теряли «товарный вид» и становились не опасны...
Перед руководителями, готовившими фестиваль, встали прежде всего две сложные по объему и по времени задачи. Первая — как преодолеть языковой барьер и как делегатам из других стран не потеряться в незнакомом городе. Проблему начали решать заранее. Были подготовлены 14 тысяч переводчиков, а каждому делегату дали карточку с его именем, написанным в русской транскрипции. На карточке указывалась национальность и московский адрес. Потеряться с ней в среде общительных горожан было невозможно. Карточка давала и право на бесплатный проезд на любом виде городского транспорта.
Выпуск фестивального разговорника — эта проблема оказалась и сложной, и простой, и одновременно в чем-то забавной. По воспоминаниям известного тележурналиста Леонида Золотаревского, было решено определить пять наиболее употребительных языков и пригласить преподавателей. Но только тех из них, для кого язык был родным. В число основных языков вошли английский, французский, испанский и китайский. С европейскими языками проблем не возникло. Но китайский поставил перед фестивальной администрацией неразрешимую задачу. Из института международных отношений была приглашена дама-китаянка. Но при первой встрече с ней выяснилось, что слова «фестиваль», «собрание», «встреча», «обсуждение», «симпозиум» звучат точно так же, как популярное русское слово из трех букв, которое пишется на заборе. Любые попытки Золотаревского, а он закончил институт иностранных языков, найти хоть какой-то омоним, синоним, какие-то другие языковые замены этого шикарного слова ни к чему не привели. Но совместными усилиями журналисты все же нашли, как обойти эти опасные китайские слова.
Работу фестиваля освещало большое количество иностранных журналистов. Естественно, на русский язык ни один из репортажей, отражавших советскую действительность, никогда не был переведен. Единственным исключением, да и то с купюрами, стал материал молодого и тогда никому не известного колумбийского журналиста Габриэля Гарсиа Маркеса. После отъезда из Москвы он написал очерк с длинным названием: «22 400 000 квад­ратных километров без единой рекламы Кока-Колы». Маркес писал: «Исчезновение классов — впечатляющая очевидность. Все одинаковые, все в старой и плохо сшитой одежде и дурной обуви. Они не спешат и не суетятся и, кажется, что все их время уходит на то, чтобы жить. Но это такая же непробиваемая, добродушная и здоровая толпа, как в деревне, только увеличенная до колоссальных размеров».
Через 25 лет Маркес станет Нобелевским лауреатом по литературе. Его романами «Сто лет одиночества», «Любовь во время холеры» и «Осень патриарха» будет зачитываться весь мир. А в 1957 году молодой колумбиец учился журналистике и рвался посмотреть на экзотику советской действительности. Официальной аккредитации на фестиваль он не получил, но уговорил своих друзей из ансамбля самодеятельности взять его с собой как фольклорного певца. Много лет спустя он с юмором будет вспоминать, что привез себя в Москву контрабандой.
Вторая проблема, мучившая организаторов: как быть с живым символом молодежных фестивалей — голубями? Она начала решаться за два года до этого ответственного мероприятия, в том числе и с привлечением голубятников из Беларуси. Раз есть проблема, значит, должен быть и ответственный за ее решение. Владлен Кривошеев, впоследствии журналист, а в ту пору ответственный работник Московского горкома комсомола, вспоминал: «Меня пригласил к себе секретарь горкома комсомола Михаил Федорович Давыдов и обрадовал меня тем, что я буду заниматься разведением голубей. Он не спросил меня, знаю ли я, что такое голуби, занимался ли я раньше их разведением. Дал задание — и все».
Всем миром проблему решили. Перед открытием фестиваля делегатам, сидящим на восточной трибуне Лужников, раздали четыре тысячи коробок, по десять голубей в каждой. Была дана команда выпустить птиц. Все шло по волне, и сорок тысяч голубей взлетели в небо. Но совсем без конфуза не обошлось. Спровоцировали его голуби-левши. Обычно все голуби летают по спирали, только «правши» — по часовой стрелке, а «левши» — против. В результате «левши» не смогли вылететь за пределы стадиона. От страха они закрутились под крышу и просидели там всю ночь. Скамейки на следующее утро пришлось мыть из брандсбойтов. И в этот же день по просьбе Кривошеева пришли голубятники со своими голубками и увели голубей со стадиона. Условие помощи, что все выведенные голуби останутся у них, было выполнено, но цены на московском птичьем рынке на голубей после фестиваля упали в десять раз.
А что в итоге? Никто из организаторов фестиваля не ожидал, что такое позитивное и политически понятное и приятное мероприятие как фестиваль молодежи и студентов окажется первым и очень весомым ударом по советской системе.
В СССР вместе с фестивалем проникли запах и вкус настоящей свободы. Память о нем изменила людей, что и сказалось через несколько десятилетий.