Беларусь помнит



Знак беды

Если нынешний мир денно и нощно декларирует, что главными ценностями являются человек и его права, свобода и независимость народов, то каждый из теперь живущих должен понимать: 22 июня 1941 года Советский Союз вступил в борьбу не только за свою независимость. Он включился в кровопролитную драку за эти права для всех в мире, ибо Гитлер был знаком такой беды, коих на земле не появлялось со времен Чингисхана, а, возможно, даже большим, так как он заранее объявил, что приговаривает к смертной казни не только многие государства, но и целые народы.
Возможности быть людьми он лишал и самих немцев, ибо разве может называться человеком тот, кто свое бытие строит на убийстве других? Потому поставленный в берлинском Трептов-парке памятник советскому солдату символизирует не только главную роль Советского Союза в уничтожении гитлеризма. Не менее важно и то, что мужеством и жертвенностью наших отцов и дедов защищены честь и достоинство самой Германии, возможность снова воспринимать ее как родину Баха, Гёте, Гегеля…
Цель, поставленная Гитлером и его сподвижниками, была настолько чудовищна, что не все на земле ее сразу осо-знали. Приходилось читать, что польские евреи, например, вдоволь испытав антисемитизма, вольготно чувствовавшего себя на просторах второй Речи Посполитой, поначалу восприняли приход немцев как освобождение. Те евреи, можно не сомневаться, тоже твердили о высокой немецкой культуре, вспоминали о Бахе, Гёте, Гегеле. Они ошиблись. И эта ошибка им дорого стоила.
Но ошибались не только польские евреи. В одной из деревень Дрогичинского района довелось услышать тоже знаковую — но уже белорусскую — историю о приходе гитлеровцев. Вечером отступали красноармейцы — уставшие, израненные, некоторые, чтобы не упасть, держались за телеги, даже за лошадиные хвосты. Так, по крайней мере, рассказывали. Кое-кто из сельчан, видя такое, «расщедрился» на едкую шпильку. На нее отреагировал не командир колонны, а один из бойцов: «Вы нас еще вспомните». А у заявившихся поутру немцев кони были ухожены, сбруя, повозки — в полном порядке, многие из пришельцев были на машинах и мотоциклах с колясками, на которых стояли ручные пулеметы. Сельчане из любопытства целыми семьями прильнули к заборам. Некоторые зацокали языками: вот это хозяева. Но лицезрение закончилось быстро: один из ехавших в мотоциклетной коляске вдруг дал из пулемета очередь вдоль заборов, и все шарахнулись — кто куда. Больше поглазеть на «новых хозяев» не выходил никто.
Но тогда не только простые люди, даже политики не сразу смогли оценить, насколько чудовищной была пришедшая опасность. Как писал весьма серьезный исследователь Вадим Кожинов, «есть все основания утверждать, что в СССР—России к 1941 году не было ясного осознания геополитического смысла войны». О «Майн капмф» — учебнике гитлеризма — они, разумеется, знали, но допустить, что европейский народ, внесший огромный вклад в мировую культуру, доведен своим фюрером до такой степени жестокости, не могли и они. Распространено было и «представление о том, что пролетариат европейских стран и даже самой Германии вот-вот поднимется на революцию, чтобы спасти СССР от нацистского воинства». Не укладывалось в голову и то, что 99 процентов немцев того времени изъявили полную готовность стать гитлеровским воинством. Рядом с ними стали итальянцы, венгры, румыны, словаки, даже «братушки болгары». Потом и еще кое-что выяснится любопытное. Но для советских людей понадобилось отступление до Москвы, миллионные жертвы, тысячи пожарищ, чтобы мобилизовались не только дивизии, батальоны, отряды, но и народный дух. Вот тогда-то по-настоящему и ударила пружина сопротивления. Оно было всенародным, кто бы и что бы теперь ни говорил.
А говорят многое. И не в Германии, где любая попытка оправдать гитлеризм преследуется законом. Больше всего — в тех странах, где для борьбы с нашествием не нашлось нужной крепости духа, как, например, у чехов, что констатировал сам Гитлер, который, осмотрев после капитуляции Чехословакии мощнейшие укрепления в Судетах, так и заявил: никакое оружие ничего не значит, если нет воли к борьбе. Надо полагать, опасаются, как бы им самим не напомнили  кое о чем не совсем приятном.
Около двадцати лет назад в составе делегации, сформированной тогда Белорусским фондом мира, довелось побывать в Голландии. Во время одной из встреч человек, назвавший себя учителем, вдруг выразил удивление тем, что он «спокойно общается с русскими». Оказывается, его отец любил повторять, что «лучше иметь бомбу на кухне, чем русского в доме». Пришлось спросить его, понимает ли он, что если бы русские не разбили Наполеона и Гитлера, то Голландия была бы — в лучшем для нее случае — провинцией Франции или Германии. Учитель смутился и вскоре удалился. Кто знает, возможно, его отец был в числе тех пятидесяти тысяч голландцев, которые добровольно вступили в СС и воевали на Восточном фронте? Более пяти тысяч из них попали в советский плен.
Но так было дело не только с голландцами. Устрашившись Гитлера, в целом ряде стран решили, что «лучше быть живым шакалом, чем мертвым львом», лучше выждать. Теперь в Европе предпочитают помалкивать о том, что гитлеровцы катили на восток не столько на немецких, сколько на французских, чешских, бельгийских, голландских, датских автомашинах. В той же Чехии не говорят о том, что их страна произвела для вермахта тысячи танков, самолетов, большое количество пушек, пулеметов, бомб, дала многие тысячи механиков-водителей для тех же танков. В Испании не хвастаются бойцами «голубой дивизии», оказавшимися под Ленинградом. Во Франции не вспоминают, что на стороне Гитлера воевало больше их соотечественников, чем в рядах Сопротивления. Немецкий фельдмаршал Федор фон Бок в 1941 году именно к французам и по-французски обращался на Бородинском поле, призывая солдат легиона «Шарлемань» «вспомнить о славе отцов», воевавших под знаменами Наполеона. Американские воинские соединения во главе с Дуайтом Эйзенхауэром, высадившиеся в конце 1942 года в Африке, поначалу вынуждены были драться с двухсоттысячной французской армией, которой командовал лично министр обороны тогдашней Франции Жан Дарлан. Точно так же помалкивают в Дании, Бельгии, Норвегии, Англии, Швеции, тоже поставлявших фюреру добровольцев, составлявших целые легионы СС. Среди тех, кто был взят в плен Красной Армией, 464 147 человек являлись гражданами стран, не объявлявших войну Советскому Союзу: французы, чехи, датчане, поляки, испанцы… Так что, воюя против них, красноармейцы сражались и за честь нынешних Франции, Бельгии, Чехии, Польши, Голландии, Дании, Испании — государств, гордящихся своей демократичностью, являющихся основой ЕС и европейской цивилизации.
К сожалению, есть в этой Европе и такие, кто, вступив «в ряды» ЕС, продолжают молиться на тех, кто залил ее реками крови. По Риге время от времени по-прежнему ходят эсэсовцы, возможно, и те, что стреляли по мирным крестьянам в Витебской области. И это после Нюрнбергского процесса, назвавшего СС преступной организацией, да в государстве, считающем себя демократическим! А ведь победи их земляки из СС, не было бы самой страны, позволяющей такие «прогулки». Латвийские земли, писал исследователь В. И. Дашичев, предполагалось заселить «крупными массами немецких крестьян». Не исключалось и появление там норвежцев, датчан, голландцев и даже англичан, надо полагать, более похожих на арийцев, чем латыши, чтобы «через одно или два поколения присоединить эту страну, уже полностью онемеченную, к коренным землям Германии». Вполне возможно, те земли снова назывались бы Курляндией. Современные латышские политики, видимо, не знают, что в истории Риги уже было время, когда латышам приезжать в этот город позволялось только на рынок, а оставаться на ночь можно было лишь тем, кто был занят в качестве прислуги в богатых домах или «трудился» в борделе. Это уже в составе Российской империи и СССР Рига превратилась в латышский город.
Но еще большего осуждения и даже презрения заслуживают те, кто сожалеет, что его страна, народ, к которому он принадлежит, недостаточно измазались на фюрерской службе. Такие тоже есть. Варшавский профессор Вечоркевич считает, что Польше надо было присоединиться к «третьему рейху» и стать вместе с ним созидательницей новой Европы с центром в Берлине, говорящей исключительно на хох-дойче. В таком случае, утверждает он, в конце 1941 года Гитлер и польский маршал Рыдз-Смиглый на трибуне мавзолея принимали бы в Москве парад победителей. Кто не верит, пусть почитает его интервью в газете «Речьпосполита» за 28 сентября 2005 года. Вечоркевич забыл, что Гитлер и поляков лишал права на свое государство и даже на жизнь, а видения, которыми он бредит, перечеркивают не только Юзефа Рыдз-Смиглого, олицетворявшего армию и ее честь в межвоенной Польше, но защитников Вестерплатте, героев Монте-Кассино, повстанцев Варшавы.
Впрочем, черт с ним, с профессором, у которого «ум заходит за разум», но как быть с польским премьером Дональдом Туском, который в своем выступлении на Вестерплатте во время торжественной церемонии, посвященной семидесятилетию начала Второй мировой войны, сославшись на какого-то венгра, заявил, что советские солдаты не принесли полякам свободы, так как сами не были свободными? Не знаю, воевал ли на Восточном фронте тот венгр, но из польской прессы известно, что дед пана Туска состоял в вермахте. И главная разница между любым красноармейцем и дедом господина Туска состоит в том, что советским солдатам и офицерам-красноармейцам в голову не приходило смотреть на поляков как на представителей низшей расы и развешивать таблички, запрещавшие «вход собакам и полякам». А ведь те, что были в вермахте, это делали. Господин Туск не отдает себе отчета даже в том, что если бы победило дело, за которое воевал его дед, то пан премьер не стал бы польским премьером, так как не было бы самой Польши. 
И уж тем более непозволительно молчать тогда, когда речь заходит о тех, кто, осенив себя свастикой пришельцев, попытался выжить, помогая умирать соотечественникам. Были такие и в Беларуси. Известно, что многие из них спасли собственную шкуру, но они  понесли более страшную кару, ибо поплатились потерей чести. Даже там, где нашли убежище, они не смеют рассказать о своих «подвигах», а в Беларуси их навсегда назвали «бобиками». Моральную плату за это продолжают платить их дети, внуки и правнуки, так как никто из них тоже не сможет по-хвастаться такими отцами, дедами, прадедами. Почитайте «Знак беды» В.Быкова и запомните, что сказала Степанида знакомому полицаю: «Яны ж цябе будуць усё жыццё праклінаць… Лепей бы ты памёр для іх... Ты ж губіш усё жыццё іхняе».
Народ продемонстрировал поразительную точность, назвав предателей «бобиками»: еще в Древней Греции потерявших совесть называли «псоподобными» — обратитесь к «Илиаде» Гомера. Правда, как заметил белорусский историк Александр Коваленя, «сегодня к распространению лживой информации активно подключились потомки тех, кто в годы войны сражался на стороне нацистской Германии». Кое-кто пытается доказывать, что они боролись за белорусскую государственность в условиях военного конфликта. Полицаи-расстрельщики еврейского гетто в Борисове и благословивший их бургомистр Станкевич боролись за белорусскую независимость? Уймитесь, господа, таковая гитлеровцами даже не предполагалась, по их плану белорусы должны были исчезнуть через тридцать лет, потому народный приговор помогавшим им «бобикам» обжалованию не подлежит.
К сожалению, дискредитация той победы кое для кого слишком важна. Чуть ли не расхожими стали рассуждения о том, что отцы наши и деды воевали неправильно, а их полководцы были никуда не годны — можно подумать, заявляющие такое смогли бы драться храбрее, чем Марат Казей, и руководить сражениями лучше, чем маршал Рокоссовский. Недавно один из профессиональных обличителей назвал «большим мифом» партизанское движение в СССР в годы Великой Отечественной войны. Еще один доморощенный «философ-фаталист» высокомерно рассуждает, что сопротивление оккупанту просто не по силам «плебейской белорусской нации». Даже гитлеровский генерал Гальдер и главный нацистский идеолог Геббельс удивились бы такому заявлению, они ведь в своих дневниках постоянно отмечали растущую опасность партизанских атак!  
Куда более уважительно к партизанам относятся немецкие историки. Они признали, что первой битвой, которую проиграл вермахт в войне на востоке, была  как раз «битва с белорусскими партизанами, начавшаяся в июне 1941 года под Пинском». Партизанское движение, считают они, изменило характер Второй мировой войны, поскольку, писал немецкий генерал Л. Рендулич, результаты партизанской войны в СССР определялись не только по людским и материальным потерям, которые несли наступающие армии, но и по тому «колоссальному воздействию, которое она оказывала на войска».
Попытки унизить народных мстителей оскорбляют не только белорусов, но всех, кто когда-либо сопротивлялся оккупанту, — украинских, сербских, албанских партизан и повстанцев Варшавы, из которых к началу восстания вооружен был только каждый десятый, но они показали такие образцы доблести, что навсегда войдут в европейскую историю. Справедливой оценкой сентенций «о пагубной борьбе с оккупантом, провоцирующей «неплановую» жестокость немцев», вполне может стать суждение польского историка Збигнева Залусского, который, говоря о варшавских повстанцах, подчеркнул: борьба с врагом в безвыходной ситуации — плохой выход, но любой иной был бы еще хуже. С этим, добавил он, впоследствии согласилось большинство польского народа, однозначно одобрив тех, кто не отринул крови, проявив готовность ради Отчизны «выцедить ее и из груди, и из песни», — именно так сказал о повстанцах выдающийся польский поэт Владислав Броневский. Подобное произошло и в Беларуси. Партизаны начали борьбу. Народ ее восславил. Слова «молчит, как партизан на допросе» стали высшей похвалой при оценке характера человека. Ни в одной армии солдаты не удостоились подобной чести.
Нетрудно представить, как отреагировала бы Польша, если бы теперь кто-то посмел усомниться в чистоте побуждений варшавских повстанцев. В таком случае, почему подобное позволительно у нас? Ведь то, что в Беларуси стали возможными публикации, очерняющие победителей во Второй мировой войне, спасителей, как минимум, европейской цивилизации, является серьезным знаком беды. И дело не только в чувствующих свою ущербность потомках предателей, пытающихся поднять голову. Их можно урезонить, стоит только приоткрыть архивы — с какой стати хранить в тайне имена тех, кто казнил своих? Тем же, кто теперь иже с ними, нужно сказать: пытаясь вымазать победителей, они ставят себя на одну доску с гитлеровцами и их «бобиками».
Но главное все-таки в другом. Если белорусов хотят лишить гордости за то, что их отцы и деды участвовали в борьбе с самим исчадием ада и победили его, значит, нас желают рассорить, оставить без объединяющего фундамента. Более того, сделать из нас лакеев, ибо только у лакеев нет героев, справедливо заметил один из европейских мыслителей.
А ведь кто ниоткуда — тот никуда...