Это интересно



Астольф де Кюстин

Появление этой книги на прилавках книжных магазинов в 2000 году для массового читателя не стало событием. Хотя произведение Астольфа де Кюстина «Россия в 1839 году» последний раз издавалась в СССР в 1930 году. Знали ее и читали только специалисты. Массовый же читатель слышал о ней лишь по дайджестам и под другим названием — «Николаевская Россия».
Между тем, эта книга в свое время для Николая I стала тем же, что и «Архипелаг ГУЛАГ» Солженицына — для Леонида Брежнева. С момента своего выхода она тотчас же была запрещена в России. Но, как это часто бывает, запретный плод сладок. Запрет книги вызвал в Европе небывалый интерес. Переведенная на английский и немецкий языки, она сразу же принесла Астольфу де Кюстину европейскую славу. Тиражи книги превысили все мыслимые пределы того времени.
Да и в России она стала известной с момента своего выхода. Запрет запретом, но читающая и образованная элита того времени знала французский язык лучше русского. Российский император при запрете не учел того фактора, что для русской аристократии французский язык был с детства родным, а русский язык по неписанным канонам того времени дети изучали уже в подростковом возрасте. Эта книга — и сегодня водораздел между российскими западниками и сторонниками традиционного уклада, называющего себя почвенниками. Водораздел ожесточенный, мировоззренческий и далеко не однозначный в своих конечных оценках как прошлого, так и настоящего.
При жизни де Кюстина считали писателем второго ряда. И не в силу слабости его таланта, а в силу того, что признанные классические формы прозы того времени были не его коньком. Жанр путевых заметок он считал второстепенным литературным занятием. Однако «Записки путешественника» о Швейцарии, Италии и Англии и «Испания при Фердинанде VII» есть сгусток неповторимого, сфотографированного ярким глазом характера того времени. Бальзак, тонко понимавший ценность подмеченного, постоянно убеждал автора, что, «посвятив подобное произведение каждой из европейских стран, он создаст собрание единственное в своем роде и поистине бесценное». Путевые заметки де Кюстина — это альбом фотографий увиденного, когда не было фотоаппарата. Запечатленный и оставленный потомкам слепок времени, субъективный, пестрый и неповторимый.
«Россию» Кюстин никогда не считал своей главной книгой. Однако написанная в автобиографическом ключе, на сравнении своего понимания жизни и увиденного в новой для себя стране, она неповторима. Прежде всего в оценках. Потомок французских аристократов, дед которого и 24-летний отец были казнены во время большого террора Французской революции, навсегда остался либералом и сторонником демократических ценностей.
«У них сила традиций сильнее силы законов», — пишет Кюстин. Что правда, то правда. Представителю европейской страны с протестанской этикой трудно понять силу ментальности и коллективистской традиции. Да и что такое закон? Нормативно изложенная социальная практика. У каждого народа она своя. Есть общие скрепы, объединяющие все народы и страны Европы: христианская традиция, уважение к каждому конкретному человеку. Но в деталях, в подходах и оценках у восточных славян в силу многих причин мировозренческие установки имеют свой оттенок. Если на Западе основным критерием является «свобода от чего», то у восточных — «свобода для чего».
«Привычка брать все, что плохо лежит, не мешает тем же самым людям быть очень набожными», — обидно, больно, но факт есть факт. Мы  в своем роде — люди «замков», а ключ от замка — непременный атрибут наших барсеток и портмоне. Время стирает грани, сегодня и многие просвещенные некогда европейцы стали людьми «замков».
Еще задолго до Владимира Ульянова-Ленина с его короткой и емкой фразой: «Аппарат сильнее Совнаркома», Кюстин пишет: «Обилие ненужных предосторожностей дает работу массе мелких чиновников, каждый из них выполняет свои обязанности с видом педантическим, строгим и важным, призванным внушать уважение к их занятию. Эта составная часть действует не по своей воле, а подобно винтику часового механизма». Эта проблема не нова. Раздвоение человека, попадающего в аппарат, столь очевидно, что зачастую в реальной жизни мы не можем понять, где истинный человек — на работе или при личном общении. И что происходит со всеми нами, когда мы попадаем на ту или иную должность.
Читать подобное у иностранца обидно. Мы можем сколь угодно много критиковать сами себя, но не позволяем этого делать другим. Но главное не это. Связь написанного почти двести лет назад с сегодняшним днем вполне очевидна. В попытке решить многие трудные задачи дня нынешнего мы зачастую вместо решения этих задач ищем виновника. Персонифицируем проблему, ищем источник своих неудач. Забывая при этом, что любой руководитель опирается на фундамент, скромно именуемый традицией. В политике не всегда получается действовать по своим представлениям и правилам, иногда реальная ситуация так берет человека под уздцы, что приходится действовать помимо своей воли.
Кюстин увидел Россию глазами путешественника, а не чиновника. Он не был с ней связан ни душевными привязанностями, ни светскими привычками. Он приехал по приглашению императора. Николай I почел за честь удостоить известного литератора личным приемом в знак уважения к его роду, доблестные представители которого были незаконно казнены по приказу Робеспьера.
Независимость автора при всей жесткости его оценок вызывает уважение. Он благодарен первому лицу государства. «Император — единственный человек во всей империи, с кем можно говорить не боясь доносчиков; к тому же до сей поры он единственный, в ком встретил я естественные чувства и искренние речи». Для Кюстина непонятно одиночество первого лица, он искренне сожалеет об этом.
С высоты понимания трагедии собственной семьи Кюстин пишет: «С большой высоты больнее падать. Уже в этом мире люди благородные за один день искупают все лишения бедняка на протяжении всей его долгой жизни». Кюстиновский глаз в трех измерениях — вот то, что сложно понять и оценить. Его понимание аристократа многомерно. Он честен прежде всего перед самим собой. Его личные оценки — это зеркало, в которое трудно смотреть.
Уничижительное, порой оскорбительное в оценках Кюстина вполне объяснимо. Он не может ни понять, ни принять увиденное. Это как школьник на уроке математики: если задача не поддается решению — порву учебник. И в это же самое время его слух улавливает редкую музыкальность народа, неторопливую скорость его жизни. «Нравы народов — продукт постепенного воздействия законов на обычаи и обычаи на законы; они не меняются по мановению волшебной палочки».
Кюстин — пророк русских революций. На уровне подсознания, исходя из нравственных критериев (он не был, в отличие от своих предков, практикующим политиком), на основе увиденного он выносит ясный и четкий вердикт: «Если кому-нибудь когда-нибудь удастся подвергнуть русский народ на настоящую революцию, то это будет самоубийство упорядоченное, словно эволюции полка. Деревни на наших глазах превратятся в казармы, и организованное кровопролитие явится из хижин во всеоружии, выдвигаясь цепью, в строгом порядке». Одним словом, в нашей исторической традиции заложено то, о чем мы предпочитаем не говорить — революции нам противопоказаны. Без полутонов и намеков. Коротко и ясно. Путь естественной эволюции — диагноз не только Кюстина, но и самой жизни.
«Россия в 1839 году» для Астольфа де Кюстина — это книга прежде всего о нем самом. Личностное начало в ней превалирует над общим мнением. Через 170 лет до нас доходят емкие и точные оценки. Оценки прежде всего человеческие, важные для всех и во все времена. «Одна из причин легковесности нынешних умов — в обилии книг, заполнивших мир: книг не столько скверно написанных, сколько скверно прочитанных. Мы оказали бы услугу грядущим поколениям, если бы научили их читать, ведь с тех пор, как все выучились писать, сей талант становится все большей редкостью…»
Автор все время возвращается к самому себе. Путешествие по России очаровало его, позволило посмотреть на себя со стороны. «Дни рождения — это тоскливые голоса смерти, эхо времени, что доносит до душевного нашего слуха одни только слова муки». Путешествие по России позволило заглянуть Кюстину в вечность. «Люди уходят, но облик их остается запечатлен на сем неумолимом стекле. Правду не похоронишь вместе с мертвецами: она торжествует над боязнью государей и лестью народов. Правда являет себя сквозь стены любых темниц и сквозь могильные склепы».
Кюстиновская «Россия» — путь в его собственное бессмертие, локомотив всего его творчества, вызывающего столь много споров и два века спустя, но пользующаяся неизменным интересом у читателей.