Ольга Курлаева давно работает в так называемой экстремальной журналистике, занимается расследованием громких политических и экономических дел.
В журналистику попала случайно. «Я не закончила медуниверситет – вышла замуж. Очень захотелось. Так случилось», – смеется теперь она. Услышала однажды на местном телеканале, а дело было в Новомосковске Тульской области, что есть вакансия телеведущей. Посоветовалась с супругом, а тот иронично заявил, что давно мечтал о жене «из ящика». На руках у меня к тому времени была 7-месячная дочь. Ольга прошла кастинг и попала на местное телевидение.
Долго на местном телевидении не задержалась. Во-первых, я была неудобным журналистом и совала нос, по мнению властей, куда не следует, а, во-вторых, мне самой не хватало размаха. Переехав в Москву, работу нашла без особого труда. Меня знали по материалам о рейдерских захватах, в том числе – Тульской бумажной фабрики. Это было громкое дело 2004 года, когда последний рейдер был посажен на 17 лет. За 18 лет я прошла путь от продюсера регионального канала до автора собственных репортажей и политических фильмов на «России 24». Чтобы быть «полевым» журналистом, необходимо уметь договариваться, быть честным и снимать правду. Люблю свою профессию за то, что напрямую общаюсь с людьми. Мой сценарий – жизнь.
Охватил ужас, когда попала в иракский Мосул, который считался старейшим и красивейшим городом Месопотамии. От него не осталось камня на камне. Ковровые бомбардировки превратили его в пустыню. Задаю вопрос, почему так пахнет (а на дворе +50). В ответ: «А тебя не напрягает, что вокруг разлагаются трупы?»
Видим где-то на горе черный флаг ИГИЛ. Мой оператор тут же рвется наверх снять эту картинку. Проводник резко его тормозит. «Какое снимать? Сейчас тебя самого снайпер снимет». У военного журналиста такого бездумного желания не возникало бы, а мы, гражданские, лишены такого профессионального инстинкта самосохранения.
В Мосуле в 2017 году вместе с женщиной искали ее сына Хадиса, которого похитил собственный отец. Он отдал ребенка в джамаат, чтобы там сделали из него воина-шахида. Мальчик был в глубоком ИГИЛ, пробраться туда было невозможно. Нашли, наконец, проводников, которые за деньги достают детей из плена. Но понадобилось еще два года, чтобы вытащить нашего Хадиса из плена. В том, что мама недавно обняла своего сына, есть заслуга и нас, журналистов. Сейчас ему 11, а в ИГИЛ он пробыл 6 лет. Мальчик три дня ни с кем не разговаривал. Он очень боится людей. Но он узнал, что у него есть 4-летняя сестричка, и жадно тянется к ней. Видимо, в лагере наблюдал за отношениями между братьями и сестрами, и ему этой теплоты не хватало. А малышка, похоже, из чувства ревности заявляет: «Мама, не люби Хадиса!». Но, как бы то ни было, общение с сестрой для него – лучшая реабилитация.
В курдском лагере вернувшихся детей охватил шок. Игиловцы настолько переделали мозг ребенка, что вряд ли даже самый гениальный психиатр сможет теперь восстановить все обратно! Видела 8-летнего мальчика, который добровольно записался в смертники, потому что собрался к Аллаху. К счастью, его спас собственный брат. Чтобы выжить и проходить экзамены, детям приходилось принимать чужую религию, убивать своих друзей, братьев. Им нужно было доказать, что они преданы вере и могут спокойно выходить за территорию этих школ.
Самый памятный подарок – личный бронежилет. Женский. Специально для меня шили. Он очень легкий – весит четыре с половиной килограмма и сделан по инновационным технологиям, из полиэтилена. Осколочные пули в нем вязнут. Но если попадешь в огонь – молниеносно сгоришь. Хорошие бронежилет и каска на войне больше чем деньги.
Однако никогда нельзя ими хвастаться. Ведь если ходишь в прекрасном обмундировании, имеешь при себе приличную аппаратуру, будь готов к тому, что тебя сдадут твои же проводники. Кстати, об этом еще после Афганистана наши ветераны рассказывали.
В июле прошлого года трое российских журналистов были убиты в Центральноафриканской республике (ЦАР). Назывались разные причины преступления. Я считаю, что ребят погубила беспечность. Они поехали туда как туристы, да еще с поддельными пресс-картами. ЦАР – это место, где даже 10-летний ребенок имеет в руках автомат. Там поголовно все вооружены, и белый человек для них – враг, чужак. Здесь много лет идет гражданская война. ЦАР – это неконтролируемая официальным правительством страна, районы которой управляются вооруженными группировками. У каждой из 80 этнических групп свой язык. Религиозное напряжение достигло апогея: христиане и мусульмане в состоянии войны «все против всех». Наши журналисты ехали ночью, причем в район, где действуют исламские фундаменталисты. С собой у них было то ли 9, то ли 12 тысяч долларов. А в ЦАРе, минуточку, на два доллара неделю всей деревней можно жить. Удивительным образом выжил только водитель-проводник. Ответственность в данной ситуации лежит на тех, кто их туда послал.
В начале февраля была в командировке в Иркутске. За несколько минут до приземления стюардесса сообщает, что температура воздуха -38. Думали, что ослышались. Оказалось, все так. За день до приезда бомбанули сильные морозы. Ты приезжаешь в сапожках, а вокруг все в унтах ходят. Собралась на Байкале писать стендап. Местные советуют одеться теплее. Я не послушалась, но уже буквально после 10 минут пребывания на воздухе орала: «Дайте валенки и шапку!». Коллеги напоминают, что в шапке нельзя писать стендап, а я в ответ: «А вы попробуйте отнять ее у меня!» К тому моменту было уже -47, и у меня заледенели ресницы.
Когда ты видишь эффект от своей работы, когда получаешь личные сообщения от обычных людей, не от чиновников, значит, понимаешь, что твой труд кому-то нужен. Когда тебе звонит мать и благодарит за то, что помогала найти сына, то забываешь, как тебе при пятидесятиградусной жаре хотелось пить, как ты съел что-то и потом двое суток просидел в туалете, мучаясь мыслями о том, сдохнешь или нет… Да, экстремальная журналистика – это риск, да, родные всегда в напряжении, но оно того стоит.
Делала фильм об алкомафии, раскапывала, как уходят акцизы, кто кому что перепродает. Мы ездили в одну из республик, в которой насчитывалось на тот момент около 180 заводов по розливу водки! Я представилась покупателем тонны спирта. Когда общаешься с такого рода «бизнесменами», почти физически ощущаешь, как у тебя седеют корни волос. Был эпизод, когда директор завода вроде случайно вспомнил о том, что от него ушла технолог к конкурентам. И как бы между делом, вставил историю о том, что у этой женщины пропала 7-летняя дочь. Я сильно напряглась, ведь на тот момент моей дочери было почти столько же. Пропавшая девочка вернулась через полгода домой полной наркоманкой. То есть они ее украли и сделали наркозависимой. Вылечить ребенка практически невозможно. Выходит, они догадались, что я снимаю фильм, и дали понять, чем все это для меня может закончиться. Конечно, страшно было за семью. Но расследование довела до логического завершения.
В гостях у рубрики «ПРАВИЛО ГЛАГОЛА» – современный мастер слова, профессор Литературного института, лауреат Патриаршей премии Олеся Николаева.