Интересный собеседник

№49 от 06 декабря 2018 года

Статья

Комментарии (0)

Сто лет НЕ ОДИНОЧЕСТВА

Встречать людей его возраста, помнящих глаза матери и вкус яблок в родной деревне, – это редкая удача. Он рассказывает, шутит, печалится, волнуется. И читает… без очков! Он удивляет  здравомыслием и яркой речью. Этот полковник в отставке, ветеран Великой Отечественной войны, чей китель усыпан наградами, – Гавриил Бордаченко. И ему
сто два года.

В приметы верите?

Типовая минская многоэтажка. Обычная квартира. Комната, где видно, что тут живет пожилой человек: прибор для измерения давления, таблетки, бутылочки с водой, чашки. Все это на столике, с которого вот-вот упадет какая-то кипа бумажек. Рецепты, наверное. И на диванчике, укрытый пледом, – герой статьи. Немного чувствую себя неловко: вдруг разговор не сложится? Возраст, как ни крути, и все такое. Отнюдь!

Беседовать с Гавриилом Михайловичем – ощущать себя на сеансе авторского документального кино, чьи уникальные кадры буквально проносятся перед глазами. Россия, Украина, Беларусь, Литва, Латвия, Румыния, Германия значатся в его послужном географическом списке. Я напрасно боялась, что он будет путаться и путать. Его, сама уже в возрасте, дочь Эльвира Гаврииловна усмехается: папа отлично вам всю биографию по полочкам разложит, вы задавайте вопросы, не стесняйтесь.

… – В приметы верите? – спрашивает Бордаченко неожиданно. Не дожидаясь ответа, делится:

– У меня на войне был друг. Офицер. И как-то показывает он мне свою руку, а на ней линия жизни как будто вытерта ластиком. С чего бы вдруг, думаю, разоткровенничался? Ерунда какая-то. А назавтра его убили… Мне так это в память врезалось почему-то. Ладно, вижу, вам по порядку надо.

Про пирожки пришлось забыть

И Бордаченко рассказывает о своем детстве. О небольшой украинской деревушке, в которой он родился, об ароматных пирожках из белой муки, которые пекла его мать, пока не начался страшный голодомор 1930-х. Про сдобу пришлось забыть, особенно когда молодым пареньком поехал устраиваться в заводское училище. Но была у Гавриила какая-то неистребимая тяга к наукам, и он тайком решил еще поступить на курсы Днепропетровского мединститута. В училище таких порывов не поняли и сделали молодому человеку ручкой, дескать, на двух стульях захотел усидеть? Не выйдет, дружок! Но и медиком он не стал, к сожалению. Через пару лет учебы поехал к родным и ужаснулся: положение было бедственное. Пришлось остаться и помогать семье.

– И появился у меня кожаный костюм. Нет, не перед девчонками форсить, – улыбается Гавриил Михайлович. – Устроился лаборантом в противочумную лабораторию. Заходишь на работу, душ, надеваешь, окончил – снимаешь, снова душ. Ну и паек давали. Тогда это была роскошь!

А потом вот она, первая встреча с Беларусью – Бордаченко забирают в армию в кавалерийский полк, стоявший в Минске. Хоть Гавриил не был белоручкой, пришлось тяжеловато. И армейский быт был не из легких, да и забот – вагон и маленькая тележка. После  – окончание военного училища с красной корочкой и новехонькими погонами лейтенанта. Работа нашлась перспективная – на танково-ремонтном заводском предприятии. Живи да радуйся! Но черная для всего СССР календарная цифра 22 перечеркнула все его планы.

Хлопцы! Война!

– Лето. Решили поплавать с ребятами, поехали на речку. А тут на мотоцикле парнишка взлохмаченный: «Хлопцы! Война!» – вздыхает собеседник. – Мы на завод, а он горит, уже бомбили. Все кричат, бегают, паника. Директор сбежал, заместитель его с главным инженером тоже как в воду канули. Все ко мне: что делать? Погрузили людей и важные бумаги на трактор с прицепом и поехали в Бобруйск.

И оттуда начались страшные кровавые будни молодого офицера Гавриила Бордаченко. Помотало-покружило его в те лихие дни. От Курска до Москвы. И людей обессиленных спасал, и лошадей истощенных буквально воздухом кормил, и на волоске от смерти был, и решения нелегкие принимал. Всяко было… И не всегда «победно».

– Однажды надо было собрать сено по заданию Рокоссовского у жителей. Не получилось, нету – хоть плачь, еле добрались на попутных поездах обратно, чуть не расстреляли нас, не разобравшись, – качает головой. –  Сейчас сам не верю, как выжили. Боеприпасы с пушками на такси не повезешь, на себе тянули. А в день по 30–50 километров пройти надо, вы можете себе представить?! Вот и я сейчас уже не могу! Потом добрались до Бобруйска и там нашим уже пригодился скарб, брошенный фашистами, включая оружие, технику, автомобили… И постоянно помнил, что та, в капюшоне и с косой которая, всегда поблизости. Однажды в поездке на мину нарвались. Взрыв. Пришел в себя. Ступни не чувствую, спина онемела. А потом понял – повезло. У меня ранение в ноге и в плече, а вот друг рядом зрение потерял.

Выжил. Выстоял. Смог

Были друзья, были и предатели. Видел Гавриил, как истекающих кровью рядовых легко раненные офицеры на себе тащили, как приходилось стрелять в еще живых лошадей, чтобы не мучились, как один капитан сдаться немцам предлагал полковому начальству, когда противник окружил полк… Военное жерло не щадило никого, вытаскивая из людей и черное, и белое.

В конце войны Бордаченко отправили в академию тыла в Калинин на трехмесячные курсы. А потом им приказали снова вернуться на фронт. Что ж делать.  Приложил ладонь к фуражке и в путь, опять на линию огня. Но он выжил, выстоял, смог.

– Где 9 мая встретили? – спрашиваю.

– В Риге, – улыбается, – дали нам тогда хорошую денежную премию, и мы всю ее растратили в ресторане. Это ж событие такое!

…Свою жену он нашел в Беларуси, родили сына и дочь. Поскитались потом военной семьей по Союзу и за границей, а совсем убеленного «инеем времени» потянуло его снова в Синеокую.

Прошу Гавриила Михайловича надеть китель с наградами. Дескать, фото к статье, чтобы красиво было, понимаете? Пусть читатели увидят три ордена Красной Звезды, Отечественной войны II степени, многочисленные медали. Кивает, молчит.  Покорно натягивает. Потом подает мне пожелтевшую фотокарточку: «А давайте лучше вот это опубликуем. Мои однополчане. Вдруг кто-то отзовется?!».

Ему 102 года. Но он надеется.

P.S.

Поднимаю упавшие со стола листки бумаги. И вижу, что это не рецепты на лекарства. А четко выведенные шариковой ручкой – не родной уже нам, нынешним, «клавиатурным» – тезисы, которые мой собеседник собирался использовать в беседе. Чтобы не забыть что-то важное. Но не пригодились. «Память уже не та» – это не про Бордаченко.

Фото Андрея ПОКУМЕЙКО
и из архива Гавриила Бордаченко