Это интересно



Генерал Дроздовский

В последний год Первой мировой войны тридцативосьмилетний немецкий философ Освальд Шпенглер напишет книгу, на обложке которой коротко и ясно поставит диагноз своему времени и тем событиям, которые тогда произошли, — «Закат Европы».
В этой книге он с горечью и предельной откровенностью констатирует, что европейские этносы перешли из эпохи культуры, которые в пересчете на длину человеческой жизни соответствуют зрелым годам, в эпоху бездумной технической цивилизации, которая в жизни каждого из нас соответствует старости. Многие и сегодня считают, что эта работа Шпенглера стала мощнейшим информационным спусковым крючком к невиданному мировому финансово-экономическому кризису. И Великая депрессия берет свое начало именно оттуда, а обвал фондовых рынков и массовая безработица — как закономерный итог скатывания Европы 30-х годов прошлого века к фашизму. Поток писем к автору с просьбой ответить на вопрос, как поступить с ценными бумагами, какие из них пойдут в цене, а какие ждет банкротство, куда надежнее вложить деньги — это был побочный и абсолютно искренний интерес обывателя к тому, как жить и как выжить в новой ситуации. Многие заканчивали жизнь самоубийством. Работа Шпенглера не была запрещена. Реальность оценок немецкого философа была настолько очевидна и абсолютно конкретна, что ее просто со временем решили не замечать. Через восемьдесят с небольшим лет после событий 11 сентября 2001 года в Нью-Йорке о ней снова вспомнили, и «Закат Европы» вновь стал лидером книжных продаж. Каждый пытался ответить на вопросы, кто мы, откуда и куда идем.
Первая мировая война на постсоветском пространстве мифологизирована до странностей. Массовый читатель о ней практически ничего не знает. Если смотреть имеющиеся английские документальные фильмы о Первой мировой, добротные по своему качеству, но мало отражающие реальное содержание событий того времени, то создается впечатление, не советские ли историки были у авторов консультантами. С завидным постоянством подчеркивается одна и та же мысль о слабости русской армии и ее неспособности достойно противостоять врагу. Ведь честно и прямо сказать, что Российская империя проиграла эту войну в тылу, означает признать ту простую очевидность, что русская армия наравне с армией Франции и Англии в конце 1918 года должна была принять все почести, которые полагаются победителям.
Сегодня интерес к событиям столетней давности, осмыслению глобальных событий ХХ века естественен и очевиден. Второе десятилетие ХХI века — десятилетие юбилеев. И первый из них, печальный, но вполне достойный для изучения и понимания — столетний юбилей начала Первой мировой войны. В ближайшие годы, когда будет восстановлена настоящая история Первой мировой войны, вся Беларусь, каждая из ее областей и городов займет в ней достойное место. И узловой точкой, притягивающей внимание людей со всего мира, будет Первый Сталинград — белорусский город Сморгонь. Он станет в один ряд с французским Верденом и Марном, бельгийским Ипром.
Первая мировая стала последним объединяющим началом всего общественного устройства Российской империи. Но она же стала и отправной точкой для его разрыва, протянувшегося через весь ХХ век и до сих пор не преодоленного. История обороны Сморгони, если смотреть на нее в лицах, — та отправная точка, когда все были едины, всех объединяла общая цель. И трех будущих маршалов Советского Союза, и видных писателей, ставших классиками советской литературы, и лидеров белого движения.
В судьбе Михаила Дроздовского Беларусь стала знаковым местом еще с самого детства. Отданный в 11 лет в Полоцкий кадетский корпус, Дроздовский не мыслил своей карьеры вне армии. Хорошо это или плохо, сегодня не может сказать никто. Его еще при жизни называли обрекающим и обреченным. Он таким и был, с тонкой и ранимой душой и предельной жесткостью к себе и окружающим. Возможно, потеря матери в раннем детстве наложила этот отпечаток на его характер. Он как будто бы переступил незримую черту, отделяющую жизнь от смерти. Причем сделал это вполне сознательно. И сознательно вовлекал в этот гибельный водоворот большое количество близких ему людей. Магия силы, магия характера Дроздовского были таковы, что люди шли за ним, не задумываясь.
…16 мая 1915 года Михаил Дроздовский был назначен начальником штаба 64-й пехотной дивизии, входящей в состав 10-й русской армии на Западном фронте, стоящей в начале лета 1915 года на линии Молодечно — Сморгонь. «Свенцянский прорыв» — такое название получила операция 10-й германской армии под командованием генерал-полковника Германа фон Эйхгорна, которая проводилась с 8 сентября по 2 октября 1915 года против 10-й русской армии Западного фронта, которым командовал генерал от инфантерии Евгений Радкевич. К этому времени в ходе операции  севернее Вильно образовался разрыв между 5 и 10 русскими армиями. Немецким командованием было принято решение окружить и уничтожить правый фланг 10 русской армии.
С 9 по 13 сентября германская кавалерийская группа генерала Гарнье в составе шести кавалерийских дивизий вошла в этот разрыв, смяла русский кавалерийский корпус и развернула наступление в направлении Свенцяны — Молодечно. Задача Гарнье заключалась в том, чтобы овладеть линией Вилейка – Молодечно — Сморгонь и выйти в тыл 10-й русской армии. 14 сентября немцы захватили Вилейку, и их основные силы вышли в район Сморгони. Соседняя русская армия, которой командовал генерал Плеве, отступила к Двинску.
Головокружение от успехов у немцев было настолько велико, что под Вильно противник не заметил шесть свежих корпусов 2-й русской армии под командованием генерала Владимира Смирнова. 16—17 сентября Гарнье был остановлен на подступах к Молодечно, а затем был отброшен за реку Нарочь. Ко 2 октября Свенцянский прорыв был ликвидирован, и фронт стабилизировался по линии озеро Дрисвяты — Нарочь — Сморгонь. Этим и закончилась немецкая наступательная операция в 1915 году.
Результаты компании 1915 года обескуражили Гинденбурга. Он писал: «Русские сумели вырваться из клещей и сумели совершить фронтальный отход в желательном для них направлении». За этими скупыми словами одного из самых талантливых немецких полководцев скрывается одно простое обстоятельство — у стен Сморгони были развеяны надежды немцев добиться окончательной победы над русской армией. Воевать кайзеровской армии пришлось на два фронта. А это означало неминуемое поражение.
Каких-либо свидетельств, касающихся роли лично Михаила Дроздовского при обороне Сморгони, не сохранилось. Мемуары в то время он писать не думал, записных книжек не вел. В 1915 году ему было всего 34 года. Но умение воевать при любых обстоятельствах, я в этом убежден, он получил именно при обороне Сморгони. Дроздовский окажется единственным из командиров Русской армии, сумевших сформировать добровольческий отряд и привести его организованной группой с фронта Первой мировой войны на соединение с Добровольческой армией — он был организатор и руководитель 1200-километрового перехода отряда добровольцев из Ясс в Новочеркасск в марте — мае 1918 года. Этот поход останется в памяти у всех дроздовцев. На памятном знаке дивизии, которая после смерти генерала Дроздовского стала носить его имя, название Яссы будет на самом верху. И по сегодняшним моторизованным меркам этот поход выглядит уникальным, а что тогда можно сказать о переходе людей на конной тяге, сумевшим не только преодолеть столь гигантское расстояние, но и сохранить свое вооружение, в том числе и тяжелое. Дроздовский шел навстречу своей судьбе. Он шел навстречу войскам Антона Ивановича Деникина. Но ее вполне могло и не быть…
Социалист-революционер Борис Донской 30 июля 1918 года убил в Киеве командующего германскими оккупационными войсками генерал-фельдмаршала Германа фон Эйхгорна, того самого, который готовил и проводил Свенцянский прорыв. Из всей группы убийц были арестованы только Борис Донской и Ирина Каховская. Обоих приговорили к смертной казни. Смертный приговор женщине-террористке должен был утвердить лично кайзер. Пока ждали ответа из Берлина, Каховской удалось бежать из Лукьяновской тюрьмы.
Каховская закончила в Петербурге Мариинский пединститут и Бестужевские курсы. Но еще в ранней молодости примкнула к эсерам-максималистам. Террор всегда был ее страстью. Каховская после побега стала усиленно готовить убийство главнокомандующего Белой армии Антона Деникина. Но всю боевую группу Каховской свалил сыпной тиф. Покушение сорвалось.
Если бы в 1918 году группе Каховской удалось ликвидировать генерала Деникина, кто знает, может быть, Гражданская война в России и не приобрела бы такого размаха? И многие  участники Белого движения, в том числе и Дроздовский, так бы и остались неизвестными. И не было бы пролито столько крови...
Бригада Деникина входила в состав 8-й армии. В ней по странному стечению обстоятельств собрались чуть ли не все будущие вожди Белого движения: Деникин, Каледин, Марков. Деникин был одним из создателей Белой армии. Это было в то время, когда это образование и армией-то можно было назвать с большой натяжкой.
Первые добровольческие офицерские части сформировались в Новочеркасске. Но в казачьей столице белые долго не удержались. В середине января 1918 года из-за нежелания казаков сражаться генерал Корнилов вынужден был перевести все добровольческие формирования из Новочеркасска в Ростов. Но и в Ростове все пошло не так, как хотелось организаторам. Рабочее население Ростова враждебно встретило офицерские части. Поначалу казалось, что Белое движение нигде не встретит поддержки. Офицеров-добровольцев было так мало, что они не представлялись надежной силой, к которой хотелось бы присоединиться несогласным с новой большевистской властью. Когда Корнилов ушел из Ростова, большевики решили, что одержали полную победу. С Калединым покончено, Дон взят, а корниловские части опасности не представляют. Красноармейцев перебросили на Украину, и это было роковой ошибкой большевиков — они упустили возможность задушить Белое движение в зародыше.
Добровольцы шли через казачьи станицы, призывая казаков присоединяться к ним, чтобы идти в поход против советской власти. Но все попытки были безуспешны. Идея пришла сама собой — донских казаков решено было оставить в покое, а на борьбу с большевиками поднять кубанских. Переход Корнилова на Кубань был крайне тяжелым, все шли пешком. Ледовый поход от аула Шенджий до станицы Ново-Дмитриевской — всего-то 15 километров! — занял восемь часов. В Екатеринодаре Корнилов будет убит, армию возглавит Деникин и, учитывая печальное положение армии, примет единственно верное решение — отступать.
Известие о том, что восстал Дон и просит добровольцев прийти на помощь, развернуло армию Деникина назад. Участники первого похода станут основой Белой армии и по праву будут считать себя особой кастой, а в итоге займут в ней все командные посты. Первый Кубанский поход впоследствии историки назовут Крестовым. Этот феномен до сих пор многими не осознан до конца. Что двигало этими людьми и их поступками? В результате двух русских революций русское офицерство потеряло все и находилось в состоянии сильнейшего психологического стресса. В Добровольческой армии преобладали люди дезориентированные, а потому и весьма неуравновешенные. Их ослепляли отчаяние и озлобление такого накала, что о каких-либо конструктивных проектах говорить не приходилось вовсе.
Много лет спустя, уже в эмиграции, многие лидеры Белой армии признавались, что в роли спасителей России иной раз выступали личности с горячим желанием отхлестать Россию за бунт каторжной цепью с шомполами. Им и в голову не приходило разобраться, отчего все это произошло. В реальности белых офицеров не объединяла общая идея. Корниловцы были сторонниками республики, в полку Маркова собрались эсеры. Генерал Марков и вовсе запретил исполнять гимн «Боже, царя храни!». Зато генерал Дроздовский и весь его полк были открытыми и отчаянными поклонниками монархии. Генерал же Врангель вообще считал, что судьбу страны должны решить генералы.
Один из белых офицеров, попав в конце 1918 года в Екатеринодар, вспоминал, что здесь он впервые увидел корниловцев в их причудливой крикливой форме. Марковцев — во всем черном, шкуринцев — в волчьих папахах с хвостами, черкесов — с зелеными повязками через папаху. У всех на рукавах красовались углы из национальных лент, обращенные вершинами книзу, — символом добровольчества. Откуда взялись все эти формы, это невероятное сочетание малинового с белым, черного с красным, все эти черепа и скрещенные кости, смесь кавалерийских знаков с пехотными, сказать не мог никто. Казалось, что каждый носит ту форму, которая ему нравится.
В Гражданской войне не может быть победителей, в ней чистым не мог остаться никто. Герои были и с той, и с другой стороны. И там, и здесь были чистые сердца и подвиги. И ожесточение, и высокая человечность, и животное зверство. Было бы слишком просто для живых людей и для истории, если бы правда о той трагедии была едина и всем понятна. Много лет спустя Василий Шульгин, проживший почти сто лет и умерший в СССР во Владимире в 1976 году, принимавший отречение Николая II и ставший одним из идеологов Белого движения, вспоминал, что белое дело, начатое почти святыми, погибло, когда попало в руки почти бандитов.
К Деникину присоединился большой отряд добровольцев, которых привел с румынского фронта полковник Михаил Дроздовский. Они пришли не с пустыми руками: с артиллерией, броневиками, пулеметами. В своем дневнике Дроздовский записал: «Заехали в Долгоруковку. Отряд был встречен хлебом-солью. На всех домах белые флаги, полная и абсолютная покорность. Как люди в страхе гадки, нуль достоинства, нуль порядочности. Действительно, сволочной, одного презрения достойный народ. Наглый, безжалостный против беззащитных. А перед силой такой трусливый, угодливый и низкопоклонный. Страшная вещь — гражданская война. Какое озверение вносит в нравы. Какою смертельною злобой и местью подпитывает сердца. Жутки наши жестокие расправы. Жутка та радость, то упоение убийством, которое не чуждо многим из добровольцев. Сердце мое мучится, но разум требует жестокости».
Так уж устроена психология людей, что в гражданских войнах противники ненавидели собственных граждан, противостоящих им на другой стороне, более, чем немцев во время Первой мировой. Немцы, попадая в плен, могли рассчитывать не милосердие. Дроздовский же попавших к нему в плен во время Гражданской войны расстреливал.
Очевидец этих расправ вспоминал: «Пришел Дроздовский. Он был спокоен, но мрачен. Ходил между пленными, рассматривая их лица. Когда чье-нибудь лицо ему особенно не нравилось, он поднимал с земли патрон и обращался к кому-нибудь из офицеров: «Вот этого этим». Подавал патрон и указывал на красного. Красный выводился из шеренги и его расстреливали. Когда ему это надоедало, оставшихся расстреливали оптом».
«В Дроздовского мы верили не меньше, чем в Бога, — впоследствии написал его подчиненный генерал Антон Туркул. — Вера в него была таким понятным, самим собой разумеющимся чувством. Раз Дроздовский сказал, так и надо. И никак иначе быть не может».
В середине ноября под Ставрополем у Иоанно-Мариинского монастыря Дроздовский был ранен. Через несколько дней Деникин произвел его в генерал-майоры. Рана оказалась пустяшной — ногу слегка поцарапало пулей. Все думали, что он скоро вернется к командованию, но рана загноилась. Дроздовского привезли в Ростов в синем атаманском вагоне. Генерал Туркул вошел к нему в вагон и не узнал командира — перед его глазами был полускелет. Дроздовский отвел глаза в сторону и сказал: «Только не в двери, заденут, у меня мучительные боли». Чтобы вынести Дроздовского из вагона, разобрали стенку. После нескольких операций, сделанных в Екатеринодаре, Дроздовскому стало еще хуже. Он очень страдал и попросил перевезти его в Ростов к профессору Напалкову. Но и ростовские медики ничем помочь ему не смогли.
1 января 1919 года, в самую стужу, когда дул ледяной ветер, дроздовцам сообщили, что их командир умер. Как и по приезде в Ростов, его снова несли по Большой Садовой, только в обратную сторону — на вокзал. Дроздовского, которому было всего 37 лет, похоронили в Екатеринодаре.
Подчиненные боготворили Дроздовского. «Он как будто переступил ту незримую черту, отделяющую жизнь от смерти, — вспоминал генерал Туркул. — За эту черту повел он и нас. И никакие жертвы, никакие страдания не могли нас остановить». Это не просто слова подчиненного. В этих словах отражается почти истерическая вера в вождя. Может быть, потому, что верить в то время уже было некому.
Похоронили генерала Дроздовского в Кубанском войсковом соборе святого Александра Невского в Екатеринодаре (ныне Краснодар). В начале 1920 года, когда белые отступали, отряд добровольцев ворвался в город, уже занятый красными, и вывез останки своего командира. Цинковый гроб переправили в Севастополь и, не зная, удастся ли удержать Крым, тайно захоронили рядом с Малаховым курганом.