Великие писатели

№31 от 01 августа 2013 года

Статья

Комментарии (0)

А. А. А.

«Это ни в коей мере не воспоминания. Времена — прошедшее, настоящее и будущее объединены», — так начала свои очерки о жизни, времени и своей судьбе Анна Андреевна Ахматова. Она всегда чувствовала время и пространство, в котором жила. И смогла увидеть и заглянуть туда, куда нас, простых смертных, не допускают.

«Но сущий вздор, что я живу грустя и что меня воспоминанье точит. Не часто я у памяти в гостях, да и она меня всегда морочит. Когда спускаюсь с фонарем в подвал, мне кажется — опять глухой обвал уже по узкой лестнице грохочет. Чадит фонарь, вернуться не могу, а знаю, что иду туда, к врагу. И я прошу, как милости... Но там темно и тихо. Мой окончен праздник! Уж тридцать лет, как проводили дам. От старости скончался тот проказник... Я опоздала. Экая беда! Нельзя мне показаться никуда. Но я касаюсь живописи стен и у камина греюсь. Что за чудо! Сквозь эту плесень, этот чад и тлен сверкнули два зеленых изумруда».

Она всю жизнь будет возвращаться мыслями к ним, к самым дорогим мужчинам в ее жизни — Николаю Гумилеву и Амедео Модильяни. Ахматова переживет каждого из них почти на пятьдесят лет и всегда мысленно будет обращаться к ним. И Гумилев, и Модильяни до конца ее дней будут всегда для нее живыми. Стихотворение «Подвал памяти» она написала в 1940 году, но эти «два зеленых изумруда» — Гумилев и Модильяни — будут идти с ней по жизни до самой ее смерти в 1966 году. Она покоряла практически всех мужчин, встречавшихся по жизни на ее пути, но только этих двоих она любила.
…Из Парижа Ахматова вернулась светящаяся от счастья и полностью разбитая. Он убеждала себя в том, что ее измена мужу — не грех. Ведь любовь не может быть грехом, это высшая благодать. Но умом она понимала, что все это ложь. И прежде всего перед собой. Из Франции она привезла для Гумилева книгу Поля Готье — желанный и ценный для него подарок. Извиняться и искать примирения она не хотела, просто не считала нужным это делать. В их богемном кругу свободная любовь была нормой, а морализаторство по этому поводу считалось предрассудком. Ахматова знала, что эта книга очень понравится Гумилеву, и он будет рад ей.
Гумилев взял книгу, полистал ее и тут же увидел между страницами книги письмо. Письмо, написанное тем самым художником, и не кому-нибудь, а его жене. А звали этого никому тогда не известного молодого человека Амедео Модильяни. Они встретились в Париже в 1910 году, как раз в то время, когда Гумилев и Ахматова приехали в город влюбленных, чтобы провести свой медовый месяц. Но для Гумилева этот месяц оказался не медовым, а скорее перцовым.
Париж начала ХХ века был Меккой для всех европейских художников, музыкантов, литераторов и актеров. В Париж ехали со всей Европы. Богема селилась в основном на Монмартре. Этот стотридцатиметровый холм, давший название 18-му муниципальному округу Парижа в начале прошлого века, сохранил еще полупровинциальный, полудеревенский колорит. Здесь все знали друг друга и каждый был на виду.

В 1906 году на Монмартре появился 22-летний итальянец Амедео Модильяни — молодой скульптор из Ливорно. По одной легенде, он был сыном состоятельного банкира, по другой — прямым потомком Спинозы. Ему это нравилось, он поддерживал ареол таинственности вокруг своего имени и многие легенды про самого себя сочинял сам. Многие считали его богатым. На самом деле он был беден, как «церковная мышь», и жил на деньги, высылаемые ему матерью. Жил он не то в сарае, не то в оранжерее, находившейся в глубине сада. Но, как известно, бедность не порок. Модильяни был истинным итальянцем, сошедшим на землю, как ожившая статуя древних римлян. Он был аристократичен, красив, предельно вежлив и благожелателен.
По вечерам вся парижская богема собиралась в «Ротонде» — знаменитой кофейне на бульваре Монпарнас. Сюда приходили поэты и художники, натурщицы и музыканты. Здесь каждый день бывал Модильяни со своим неизменным синим блокнотом. В один из вечеров, когда Модильяни уже сидел в «Ротонде», туда вошли Гумилевы — Анна и Николай. Не заметить Анну или просто не обратить на не внимание было невозможно. Она не была красавицей, но в ней было нечто, что определяется одним словом — «порода». Лицо и профиль Ахматовой пленяли всех своей выразительностью. Едва увидев Модильяни, Ахматова в ту же минуту почувствовала все и все предугадала. У нее было то, что в народе называется ведьмарством — она была колдуньей, ясновидящей, пророчицей. Природой ей было дано видеть то, чего окружающие заметить не могли. Это качество дано только гениям.

В своих мемуарах она напишет: «Он был совсем не похож ни на кого на свете». Они оба — и Анна, и Амедео — не были ни на кого похожи на этом свете. И увидеть друг в друге то, что не дано видеть никому, могли только они сами. На этой любовной скамейке места были только для двоих. Но и Гумилев, обладавший немалой силой провидения, сразу все понял и увидел. Он сказал Анне, что им стоит немедленно уйти из этого сарая и напоследок назвал Модильяни пьяным чудовищем. Модильяни, как это постоянно с ним случалось, тут же впал в истерику, наговорил Гумилеву много гадостей. Дело шло к роковой развязке, но Ахматова, зная своего мужа, быстро увела его. «Погодите, мне нужен ваш адрес. Я все объясню», — воскликнул Модильяни. «Я еще зайду. Я принесу вам адрес».
Осенью 1910 года Анна Ахматова вернулась в Царское Село. Она, как и обещала, дала Модильяни свой адрес. А он писал ей нежные, чувственные письма. Писал всю зиму. В этот год он работал как никогда много, сутками напролет. Днем занимался скульптурой, а ночью живописью. Модильяни писал только портреты. «Меня интересует человеческое существо. Лицо — есть высочайшее создание природы. Я обращаюсь к нему неустанно», — говорил он. Встреча с Ахматовой все изменила в его жизни. Он впервые разместил шесть своих картин и этюдов в салоне Независимости и сразу стал известным художником.
Доктор Поль Александр считал, что своим «Виолончелистом» Модильяни превзошел Поля Сезанна. Модильяни всегда был аристократом среди художников своего времени. Его линии, едва заметные, никогда не ломаются, они обходят все препятствия с точностью кошки. Многие назовут тот период в творчестве Модильяни «ахматовским». Именно в тот период на его полотнах появляются удлиненные лица и тонкие шеи, которые впоследствии прославят его на весь мир. Это было своего рода предощущение гениальности в линиях, в деталях и цвете.
А у Ахматовой в этот период все было гораздо проще. Гумилев на полгода уехал в командировку в Африку, а она осталась в Царском Селе. Это было необычное время, своего рода Болдинская осень для них двоих. Именно в это время завязалась переписка Ахматовой и Модильяни. Это была самая странная переписка из всех возможных. Ахматова получала от Модильяни письма, а в ответ писала ему стихи на русском языке. Незадолго до смерти в своих воспоминаниях она писала: «Модильяни очень жалел, что не может понимать мои стихи. И подозревал, что в них таятся какие-то чудеса».
«Я сошла с ума, о мальчик странный, в среду, в три часа! Уколола палец безымянный мне звенящая оса. Я ее нечаянно прижала, и, казалось, умерла она, но конец отравленного жала был острей веретена. О тебе ли я заплачу странном, улыбнется ль мне твое лицо? Посмотри! На пальце безымянном так красиво гладкое кольцо».
Стихи, посвященные Модильяни, стали первым поэтическим сборником Ахматовой «Вечер». Многие и сегодня считают его лучшим. Первый экземпляр «Вечера» Ахматова подарила Гумилеву. Она написала на титульном листе: «Коля, я люблю тебя». И после вручения сборника тут же предложила развестись.
 

А стихи Анна Андреевна начала писать еще в детстве. Однажды ее мать показала маленькой Анне дом в Одессе, где та появилась на свет. «На этом доме когда-нибудь будет висеть мемориальная доска», — сказала юная Анна. А было ей в то время всего 11 лет. С чего начнется ее дорога в большую поэзию, в то время она не знала, но в том, что она станет всемирно известным поэтом, была уверена полностью. И сегодня многие задаются вопросом, как и каким образом она перепрыгнула тот рубеж, который разделял стихи о рыбаках и море и поэзию высшей пробы, мощные и зрелые чувства в столь юном возрасте. Как при отсутствии жизненного опыта можно было сделать такие выводы? И жизни ведь в то время ее никто не учил, все складывалось как-то само собой. Но все гораздо и проще, и сложнее. Именно так происходит, когда на свет появляется поэзия высшей пробы, рожденная любовью. И любовь эта пришла не к кому-нибудь, а к человеку из «пятого» измерения, какой была Ахматова. Это не приходит само собой. Это дается свыше. Но высота вечности при жизни очень часто оборачивается большими трудностями. Это своего рода крест.
Первым читателем стихов, посвященных Модильяни, был Сергей Маковский — петербургский редактор и поэт. Он тут же предложил Ахматовой напечатать их в журнале «Аполлон». Дебют оказался оглушительным, Ахматова с первой своей публикации стала знаменитой и вошла в круг петербургской богемы. Ученик Гумилева Вячеслав Иванов приглашал Ахматову в свою знаменитую башню на поэтические вечера. Она стала завсегдатаем кабаре «Бродячая собака» и «Приют комедиантов».
А весной в Царское Село приехал Гумилев. О возвращении он предупредил только мать. Жене из Африки он не написал ни одного письма. «Из логова змиева, из города Киева, я взял не жену, а колдунью. А думал — забавницу, гадал — своенравницу, веселую птицу-певунью. Покликаешь — морщится, обнимешь — топорщится, а выйдет луна — затомится, и смотрит, и стонет, как будто хоронит кого-то, — и хочет топиться». Это был странный, очень несчастливый брак для их обоих. Они были слишком свободными. Скорее всего, их отношения были тайным единоборством друг с другом.
Для Гумилева Ахматова была наказанием. Мысли и чувства, приходившие к ней в состоянии астрала, окружающим она выдавала как вполне естественные и имевшие быть в их совместной жизни. Гумилева тяготили ее рассказы общим друзьям и знакомым о том, как он издевается над женой и избивает ее. Это было неправдой. Но окружающие охотно верили во все это. Богеме ведь тоже свойственно желание потрепать грязное белье входивших в ее круг людей. А если эти люди не просто талантливы, а еще и гениальны? Обсуждение их частной жизни было непременным атрибутом в салонах творческой интеллигенции того времени.
Но через два месяца супруги вновь расстались. На этот раз Ахматова уехала в Париж к Модильяни. В июне 1911 года она сняла квартиру на рю Бонапарт. Этот дом находился недалеко от Монпарнаса. В своем эссе, посвященном Модильяни, Ахматова напишет об этом так: «Жил он тогда (в 1911 году) в тупикe Фальгьера. Беден был так, что в Люксембургском саду мы сидели всегда на скамейке, а не на платных стульях, как было принято. Он вообще не жаловался ни на совершенно явную нужду, ни на столь же явное непризнание. Только один раз в 1911 году он сказал, что прошлой зимой ему было так плохо, что он даже не мог думать о самом ему дорогом».
Ахматова никак не могла понять, на что он живет. А он объяснял ей, что художник должен зарабатывать только своим трудом, то есть продавать картины. С любимыми картинами, по его словам, ему было трудно расставаться, а нелюбимые нужно уничтожать. Иногда Модильяни работал весь день без перерыва. В это время Анна одна гуляла по Парижу, ходила на выставки, таким образом убивая время до ночи. А ночью на рю Бонапарт приходил Амедео. Ахматова ждала его с вечера, стоя у окна. Увидев на улице, спускалась по лестнице вниз и открывала входную дверь сама, чтобы не будить консьержку. Эти свидания были их тайной.
Рисовать Ахматову Модильяни начал в июле 1911 года. Он рисовал ее в убранстве египетской царицы — в тот период Египет и и Африка полностью захватили его. Африку он любил страстно, и в этом у него было что-то общее с Гумилевым. Модильяни рисовал Ахматову в африканском наряде, восторгался ее африканскими бусами, которые привез ей из Африки Гумилев, и говорил: «Драгоценности должны быть дикарскими». А еще он рисовал Ахматову в позе змеи. В молодости она была невероятно гибкой и могла свободно согнуться пополам, касаясь ног головой. Ее фигура была удивительной, ее телосложение было для Модильяни образцом геометрии человеческого тела. В ее теле была некая текучесть, свойственная только воде.
Ахматова пишет: «Как-то раз, зайдя за Модильяни, я не застала его. У меня в руках была охапка красных роз. Я от нечего делать стала бросать их в мастерскую. Не дождавшись Амедео, я ушла. Когда мы встретились, он выразил недоумение, как я могла попасть в запертую комнату. Я объяснила, как было дело. «Не может быть, — сказал он. — Они так красиво лежали!».

Для Модильяни одежда была всегда ненужным атрибутом, который скрывает красивое тело. Он считал, что основная цель одежды — скрыть пороки человеческого тела. А прекрасно сложенные женщины всегда казались ему неуклюжими в платье. Ахматова вспоминала: «Рисовал он меня в своей мастерской. Эти рисунки Модильяни щедро дарил мне. Он просил, чтобы я их окантовала и повесила своей комнате. Они погибли в Царскосельском доме в первые годы революции, уцелел только один».
Модильяни сделал 16 портретов Ахматовой, а затем время их любви закончилось. Она почувствовала вдруг, что скоро расстанутся. И расстанутся навсегда. И вовсе не потому, что ей нужно было возвращаться в Россию, а потому, что время, отпущенное на их любовь, закончилось. На вокзале во время прощания она не выдержала и расплакалась. Стала что-то говорить Амедео. А он рассердился и ушел, оставив ее на перроне одну. Он понял то, от чего постоянно пытался убежать Гумилев: любовь с Ахматовой может быть только короткой, только так ее можно сохранить на всю оставшуюся жизнь. Ведь прожить вместе двум гениям всю жизнь еще никому не удавалось. Он, как и она, был тоже из «пятого» измерения.
После разлуки с Ахматовой осенью 1911 года Модильяни работал так, словно горел изнутри. И пил много. Возможно, это как-то притупляло его боль расставания с ней. Но больше никогда он не напишет ей ни одного письма и ни разу не вспомнит о ней. Но откуда тогда у Кариатиды профиль русской поэтессы? И ее челка? И постоянно встречающиеся глаза Ахматовой на женских портретах?
Через четыре года Модильяни женится на молодой и очень талантливой художнице Жанне Эбютерн. Ей было 19 лет, ему 31 год. Их брак был вполне удачным, да только вечная нищета и пристрастие к спиртому мешали семейному счастью. Хотя сам Модильяни считал иначе: «Алкоголь изолирует вас от внешнего мира, но с его помощью мы проникаем в свой внутренний мир». Он много и часто болел, обострился давний туберкулез. Положение усугубляло спиртное и наркотики. В январе 1920 года он вышел погулять в парк и сел на скамейку. От усталости сон пришел мгновенно. Модильяни нашли утром и увезли в больницу. По дороге, умирая, он вспоминал милую Италию и звал за собой Жанну, чтобы в раю у него была натурщица. Жанна услышала своего мужа и в день похорон выбросилась с шестого этажа. В некрологе все газеты назвали Модильяни знаменитым художником. «Он сжег жизнь, чтобы зажечь искусство», — говорили о нем друзья. «Он умер на пороге своей славы», — написано на его могильной плите.
В 1912 году у Гумилевых родился сын, его назвали Львом. Отношения супругов сошли на нет, но они продолжали жить вместе до 1918 года безо всяких обязательств друг перед другом. По стихам Ахматовой того времени можно проследить все ее романы, встречи и разлуки. Но такова была ее натура. В 1921 году ей предстояло пережить две самые тяжелые потери в ее жизни — в августе 1921 года Гумилева расстреляли, а о смерти Модильяни она узнала с опозданием почти в год. Со смертью двух самых выдающихся мужчин в ее жизни закончилась ее блистательная молодость.

Она проживет очень долгую жизнь, будет жить за всех троих. У Ахматовой будут крайне тяжелые зрелые годы и красивая старость.
С сыном Львом отношения не сложатся никогда. Он никогда не простит матери все свои лишения. Ахматова могла покорить любого мужчину, встречавшегося на ее пути. Мужская суть не была для нее непостижимой задачей. Но высоту под названием сын она взять не смогла. Здесь нужно было преодолеть гораздо более, саму себя. Могла ли она быть хорошей матерью? Вряд ли. Ей слишком многое было дано от Создателя, чтобы она могла претендовать на простое женское счастье. Ахматова всю жизнь проживет под негласным, а порой и гласным надзором спецслужб. Но более точной оценки, нежели той, которую дали специалисты пятого управления КГБ, найти сложно. Из агентурного донесения от 25 апреля 1965 года: «Ахматова представляет редкий тип совершенного эгоцентрика. Ее не интересует ничего, что не имеет к ней отношения». И там же, от 3 мая того же года: «По натуре Ахматова была добра, расточительна, в глубине же холодна, высокомерна и эгоистична. К вещам и деньгам не привязана. Подарки принимает как должное и тут же передает их другим. В житейском отношении беспомощна. Легко и без надрыва переходит на иждивение друзей и близких. Зашить чулок — неразрешимая задача, сварить картошку — достижение».
Ей «сойдет с рук» и общение с Исайей Берлиным, и с приехавшим из Англии сыном Черчилля Рэндольфом. Они встретятся у нее дома, и все будут об этом знать. То, что можно было делать Ахматовой, нельзя было делать никому. У нее будут очень «тесные» заочные взаимоотношения со Сталиным. Сталин прикажет вывезти поэтессу из блокадного Ленинграда. Был ли это акт гуманизма и сострадания со стороны вождя всех времен и народов? Или хотя бы оценка таланта Ахматовой с его стороны? Вряд ли. Первая треть ХХ века — время великих людей, при жизни общавшихся с вечностью. Никола Тесла, Михаил Булгаков, Андрей Платонов, Борис Пастернак, Амедео Модильяни, Анна Ахматова, Вольф Мессинг, Роберто Бартини... Думается, что человек, наделенный абсолютной властью на одной шестой части суши, не боявшийся ничего и никого, боялся спорить с вечностью. Он просто знал, что это чревато. Никого из «пятого измерения», кто имел общение с астралом и жил тогда в СССР, Сталин не тронул. Все они оказались выше его власти. Все они терпели лишения и все возможные для того времени неурядицы, но каждый из них умер в своей постели. Сына Ахматовой Льва Гумилева арестовывали три раза, но именно она, его мать, спасла его от расстрела.

К Модильяни ее в очередной раз вернул кинематограф. В 1958 году на экраны вышел фильм о Модильяни «Монпарнас, 19». Этот фильм оскорбил Ахматову до глубины души, в том числе и Жерар Филипп, сыгравший главного героя. До конца своих дней Ахматова возненавидела кинематограф. Она называла его не иначе как «театр для бедных». Этот фильм оказался роковым для его режиссера Макса Офюльса. Он умер вскоре после начала съемок. Жерар Филипп умер через полтора года после выхода фильма. А режиссер, сменивший Офюльса, Жан Беккер, и того раньше, на три месяца раньше Жерара Филиппа. Модильяни отомстил всем троим за клевету.
За год до смерти Анна Ахматова успела еще раз съездить в Париж и увидеть в последний раз Ротонду, дом, где умер Модильяни. И прежде всего ей хотелось увидеть тот дом на рю Бонапарт, где она когда-то ожидала своего Моди.
А один из сохраненных рисунков Модильяни она всю жизнь берегла. Он был с ней везде — в Фонтанном доме, в Комарове, в Москве, где она жила на квартире у Ардовых на Большой Ордынке. Во дворе этого дома в Москве в 2000 году открыли памятник Ахматовой. Скульптор Владимир Суровцев сделал его им обоим — Амедео Модильяни и Анне Ахматовой. Он в бронзе воспроизвел рисунок Модильяни.
Но как же она все же ошибалась, думая, что оставшиеся 15 рисунков сгорели в Царском Селе! Осенью 1993 года в Венеции открылась выставка работ Модильяни из коллекции Поля Александра. И нашелся искусствовед, который узнал на рисунках Модильяни молодую русскую поэтессу. Ее трудно было не узнать…